— Ладно, идите, надо мне уже и спать укладываться. — И легко пошел в спальню.
Феоктиста Ивановна, прибирая со стола, тихонько вздохнула:
— Вы уж долго-то не ходите, Геннадий...
— Ладно, мама...
— Мы быстро...
Во дворе их со всех сторон охватила темень ночи. Ярко мерцали далекие огоньки звезд, воздух был недвижим. Временами слышался легкий шум от шахты, где и ночами не прекращалась добыча, угля.
— Знаешь что — не пойдем сегодня к ней, — неожиданно остановился Аркадий. — Я боюсь, Генка, боюсь, что она меня может плохо встретить, и тогда я себе нигде места не найду. Давай лучше посидим на скамейке.
— Ладно. Только ты не бойся встречи с Тамарой. Если она любит и ждет тебя, встреча будет хорошей.
— Если любит и ждет... — задумчиво повторил Аркадий. — Какое все же хорошее чувство дано человеку — любовь... Эх, Генка, вот любила бы меня Тамара по-настоящему, я больше ничего и не желал бы...
— Сомневаюсь, чтобы ты смог прожить лишь Тамариной любовью. В пустыню бы вас... с такими мыслями... Или в четыре стены отгородить от людей на всю жизнь...
Аркадий рассмеялся:
— Острота номер один... А вообще-то ты прав, я уже составил себе мнение, что ты просто женоненавистник... — Аркадий озорно подтолкнул Гену. — Признайся, не переносишь ты, когда люди любят и женятся?
— Ну вот еще, — серьезно ответил Генка. — Я стою за хорошую семью... Но такую семью, где любовь — не обывательская, а безо всяких там ревностей и других приложений и помогает полнее жить в обществе.
— Общие фразы все это, Генка, — вздохнул Аркадий. — Любить — это значит ревновать, а ревность — понятие не общественное, — он усмехнулся. — Почему, думаешь, ревнивый человек крепче любит?
— Э, ты не туда полез... Ревновать... Ревновать — значит подозревать человека, не доверять ему... А какая же, к черту, любовь будет без доверия? Верить в чистоту человека — главное в любви... Вот ты — можешь довериться Тамаре?
— Не знаю... Но люблю ее сильно...
— Ерунда это, а не любовь... Такой любви вам не хватит и на месяц. А что же вы будете делать остальные триста или пятьсот месяцев в жизни?
Скрипнула калитка. Вошел Валентин. Он подошел, сел рядом и, закуривая, сказал:
— Вы что же сидите здесь? В клубе, наверное, танцы.
— Не хочется... Решили пофилософствовать, — рассмеялся Геннадий. — Мы с Аркадием о любви все говорим.
— О любви? Что же, говорить о ней можно... А в действительности любовь гораздо сложнее.
— Да-а... — вздохнул Аркадий.
Гена рассмеялся:
— Ты все о Тамаре вздыхаешь.
Валентин встал.
— Ну что ж, мне пора отдыхать.
— Подожди-ка, Валентин... — вдруг вспомнил Аркадий. — Ты знаешь Тамару Клубенцову? Она на шахте в бухгалтерии работает.
— Тамару? Знаю... Она моей жене двоюродная сестра.
— Ну-у! Вот это здорово! Что же ты об этом не сказал? — обрадовался Аркадий и тоже поднялся со скамьи.
— Не спрашивали, вот и не рассказывал, — улыбнулся Валентин. — А вообще-то я ее сегодня видел. С Тачинским, это здешний главный инженер. Мне кажется, что они дружат и серьезно.
— Что?! Неужели Тамара?.. — Аркадий не договорил, какое-то мгновенье постоял в оцепенении, затем молча пошел от товарищей по темной улице. Гена вскочил:
— Извини, Валентин... Ты сказал ему такое, что... — и быстро зашагал за Аркадием. Догнав его, он медленно молча пошел рядом, потом положил руку на плечо друга.
— Знаю, что не надо говорить в такие моменты ничего, — тихо сказал он. — Но ты должен понять, что это — не главное в жизни, это ерунда, на которую надо проще смотреть...
Аркадий остановился.
— Прости, Генка... — почти прошептал он. — Но я хочу побыть сейчас один.
И вот уже его невысокая фигура растаяла, растворилась в смутной темноте. Он пошел в ту сторону, где глухо вздыхала сонная река.
* * *...Ивана Павловича Клубенцова вызвал управляющий трестом «Шахтинскуголь» Батурин. Ничего в этом необычного не было, начальники и главные инженеры шахт часто бывали у Батурина. Но сегодняшний вызов насторожил Клубенцова. Началось с того, что Батурин повел разговор, казалось бы, совсем о посторонних вещах, не имеющих никакого отношения к делам на шахте: о семье Ивана Павловича, о перспективах развития дальних шахт, о боевитости в работе, все еще присущей старым кадрам, но пожалел, что кое-кто не выдерживает нагрузки, старается уйти в сторону от новых требований жизни и, конечно, приходится с горечью отмечать, что перспектив личного роста у такого человека уже нет. А без перспектив все равно что идти вслепую: обязательно забредешь в сторону от главной дороги. Вот, к примеру, Худорев.
«Все ясно, — подумал Иван Павлович. — Придется ехать на ельнинскую шахту».