Перед зимними каникулами в портфеле Валерии Васильевны оказались стихи. Строгая, с нахмуренными бровями, стояла Валерия Васильевна перед классом и спрашивала, показывая ребятам лист бумаги:
— Кто писал это?
Никто не понял, о чем шла речь.
— А что это такое? — спросила, насмелившись, одна девушка.
— Я хотела наедине поговорить с тем, кто писал это, — усмехнувшись, сказала Валерия Васильевна. — Но он, оказался, не из храбрых. Тогда я скажу всем. Может быть, вы узнаете сами. Здесь стихи... Мне на память...
— Стихи? Кто же может их написать? — Все, не сговариваясь, повернулись почему-то в сторону Валентина, ведь все знали, что в школе он один пишет стихи.
С этого дня Валентин так же остро, как раньше, любил, стал ненавидеть молодую учительницу.
А в знойное лето, перед самым уходом в армию, он встретился с Валерией Васильевной один на один. Это было днем на песчаном плесе реки. Все вокруг было истомлено жарой, даже бревенчатые стены таежных домов были горячи сухим жаром. Валентин вместе с другими получил повестку и вечером должен был выехать на станцию. Он пошел проститься с рекой, с любимыми лугами, с могучими кедрами и беспокойными чайками, которые даже в жару кружили над самой поверхностью реки, словно забирая те остатки прохлады, которые еще сохранила теплая желтая вода.
— Валентин!
Он нахмурился, он не хотел бы видеть в эти часы Валерию Васильевну. А она бежала, как девчонка, к нему по лугу, и один раз ему даже показалось, как сверкнули на бегу ее коленки.
— Ты уходишь в армию? — едва переводя дыхание, быстро заговорила она, беря его руку. Они были уже одного роста — так вытянулся за эти годы Валентин.
— Да... Ухожу...
А ее рука жгла его ладонь, и ему почему-то стало нестерпимо душно. Она пошла впереди лугом к реке, безмолвная и тихая, а в его сердце вырастало что-то нежное, когда он, идя следом, смотрел на пушистые, легкие волосы Валерии Васильевны.
— А ведь я люблю тебя, Валентин... — вдруг обернулась она, и Валентин оказался с ней лицом к лицу. Он, вероятно, побледнел, потому что Валерия Васильевна грустно усмехнулась. — Все эти годы я наблюдала за тобой, ты мне все больше нравился, но я не могла открыто сказать тебе об этом, ты догадываешься, почему... Я старше тебя, но не это останавливало меня... Ты — мой ученик, и разве простили бы мне такое? А теперь другое дело, скоро ты уйдешь туда, далеко, где сейчас многие, так знай же правду.
Но он молчал, ему казалось странным все это, и Валерия Васильевна поняла его. Лицо ее, которое он привык всегда видеть веселым, потускнело, она отпустила его руку и медленно пошла обратно. И вдруг обернулась, подбежала к нему и совсем неумело, но горячо поцеловала его в губы...
И больше он ее не видел...
Воспоминание резко оборвалось: разбрызгивая воду, на берег выскочила и бросилась к нему Зина.
— Валентин!
Зина, запыхавшаяся, радостная, была совсем рядом, он бессознательно отметил, как, по ее упругим гладким икрам крупными струйками стекает вода.
— Вы... к Ефиму приехали в гости? Да? — застыла возле него Зина.
«Какая у нее... смелая фигура», — неожиданно подумал он, отводя глаза.
— Нет, я совсем приехал... На шахте работаю... А где Ефим?
— Ефим? — и вдруг повернулась и побежала к реке, бросив на ходу:
— Я оденусь... Подождите меня...
Когда Зина возвратилась, он повторил вопрос:
— Где Ефим?
— Он в первую смену эту неделю... Вечером будет дома...
— Я в это время буду в шахте. Кем он работает?
— Навалоотбойщиком... А вы серьезно к нам сюда совсем приехали, да?
— А разве в это трудно поверить? — с легкой иронией посмотрел он на Зину.
Она ничего не сказала, как-то странно отвела глаза и пожала плечами.
— Купаться будем? — вдруг предложил Валентин.
— Ага... — радостно мотнула головой Зина и первой побежала на плес.
6
Ночью разразилась гроза. Захлопали калитки и ставни окон, застучали железные крыши домов, засвистел ветер. Откуда-то издалека накатывался гром, вспыхивали слабые зарницы.
Тамара проснулась от этого гудящего шума и в одной рубашке подошла к окну. Хозяин с женой еще с вечера ушли на гулянье к родичам, дом был пуст, и от этого стало страшно... Девушка прижалась лицом к стеклу рамы и старалась разобрать, что творится на улице. Внезапно ослепительно, совсем рядом, над соседними крышами черную ткань неба разорвала молния. Тамара отпрянула от окна и бросилась в кровать. По крыше дома со страшным грохотом прокатился гром. Прокатился и умчался дальше в сторону. С шумом хлынул ливень. Теперь гремела железная крыша да вспыхивали окна от далеких разрядов. Временами ветер доносил слабые раскаты грома, но сейчас он уже был не страшен... Тамара села в постели. Разбушевавшаяся стихия напомнила ей, что она одна, одна во всем огромном доме. И не только в доме. И не только в поселке... Нет у нее человека, который пришел бы в этот полночный час, прижал бы ее к себе, испуганную, замирающую.