Но вскоре он сдался на уговоры Кости, все же настойчиво выговорив себе льготное условие: прежде всего он пойдет помоется в бане.
Валентин тихо отошел от них. Ну вот, можно ехать и в Шахтинск, Колесов, вероятно, ждет его, В Шахтинск, в Шахтинск...
Словно старый, забытый сон, вспомнились широкие улицы Шахтинска, здание редакции, школа, в которой работает Галина, стройная елочка, что росла возле дома Жарченко, и многое, многое другое. Он уже был близок и дорог Валентину этот город, там живет Галина... Рада ли будет она его приезду, как встретит, да и встретит ли? Ведь она так хотела, чтобы он работал в редакции, и вот это время пришло, его приглашают туда. Сядет он за стол рыжего Васючкова, рядом телефоны, городской и трестовский, и будет делать то, чем с утра и до позднего вечера заняты все сотрудники редакции: информации, статьи, зарисовки, корреспонденции. В день сдачи материалов ответственному секретарю редакции он так же, Как все, будет ходить озабоченный, нервно названивать кому-нибудь из работников треста, задержавшему присылку статьи, уточнять еще раз фамилии, имена, факты в подготовленных материалах.
И неожиданно Валентин поймал себя на мысли, что, в сущности, он уже далек сейчас от всего этого, его не волнует, не затрагивает редакционная работа, как было в первые месяцы после приезда в Шахтинск. Теперь ближе, понятней и, пожалуй, дороже ему настоящее: длинные подземные коридоры шахты, всегда увлекающий процесс подрубки лавы, когда всем сердцем стремишься быстрее, быстрее подрубить ее — сейчас придет бригада Касимова, чтобы начать выемку угля. Они, касимовцы, всегда косо посматривают на врубмашиниста, если он почему-либо задержится с подрубкой. Привык, втянулся Валентин в свою работу, и, конечно, желания менять ее на другую нет никакого.
Но там, в Шахтинске, Галина... Да, да, об этом нельзя не помнить... «Почему бы ей не приехать сюда?! — вдруг подумал Валентин, и это почти взбудоражило его. — Как я не подумал об этом раньше?! Ну как можно было не подумать?! Она прекрасно может работать и в здешней поселковой школе... Ах, да... Бурнаков... Вспоминая теперь о Бурнакове и Галине, Валентин как-то по-другому начал смотреть на их отношения, он был все более уверен, что Галина не пошла навстречу желаниям Бурнакова, иначе все было бы совсем по-другому: они бы, конечно, поженились, не такая Галина, чтобы играть в «свободную» любовь. И все же Валентин чувствовал себя и сейчас оскорбленным Галиной.
«А в Шахтинск я не поеду, — решил Валентин, выходя из бани и шагая по поселку домой. — Не смогу я сейчас работать в редакции, это ясно... Пусть другого ищут... Писать им, конечно, буду иногда, вот этот очерк, что сейчас делаю, пошлю на просмотр Алексею Ильичу, а работать... Нет, не выйдет...»
Вечером к Валентину пришел Санька. Осторожно потрогав листы, исписанные Валентином, он с уважением заметил:
— Много ты уже написал. И все это о нашей шахте, да?
— Все о нашей... И о тебе есть, — улыбнулся Валентин, но тут же нахмурился. — Знаний, знаний, Санька, культуры слова мне не хватает... — Валентин отодвинул стул и, засовывая бумагу в ящик, вздохнул: — Учиться надо. Осенью пойду в институт... Многого еще мы в жизни не знаем, Санька... Эх, многого... Ну что ж, пойдем к Петру Григорьевичу?
— Подожди... — Санька пристально посмотрел на Валентина. — Я хочу спросить у тебя... Вот когда пишут о людях в газетах, то с ними обязательно договариваются?
— О чем? — заинтересовался Валентин. И Санька рассказал... Оказывается, Желтянов взял с него заранее слово, что он, Санька, будет согласен с тем, что о нем появится в газете. Желтянов объяснил, что биография у Саньки очень уж обычная, придется кое в чем разукрасить ее... Саньку озадачило такое предложение, но Желтянов уверил, что без этого никто из газетчиков не обходится.
— И ты согласился? — вскочил Валентин.
Санька пожал плечами.
— Я промолчал. Обо мне в газете первый раз пишут, я же не знал, какие есть правила.
— Какие к черту правила! — вспылил Валентин, но, заметив, как потускнела Санькина физиономия, уже спокойнее продолжал:
— Не понял он тебя, потому и биография серой показалась ему... Эх, шельмец... Делец он, а не газетчик.
— Я его в другой раз выставлю с шахты, — неожиданно пообещал Санька. Брови его решительно сдвинулись к переносице, губы упрямо оттопырились. Валентин взглянул на него и не мог удержать улыбки: этот нахохленный воинственный вид никак не вязался с мягкими чертами Санькиного лица.
— Идем-ка лучше Петра Григорьевича послушаем, — засмеялся Валентин. — Выставлять с шахты корреспондента нельзя, это несерьезно. И для врубмашиниста непростительно.