Галина подняла голову и, опершись на руки, задумалась, потом, вздохнув, дописала:
«А Валентина я все же люблю».
Написав это, Галина остановилась, не зная, что писать дальше.
Она встала, положила неоконченное письмо в книгу, прошлась по комнате, выключила свет и подошла к окну. Сквозь тюлевую штору пробивался мягкий, серебристый свет. Молодая женщина открыла окно. И сразу в комнате стало свежо. Звуки улицы ворвались в комнату: слышно стало, как где-то далеко перекликались паровозы, как в соседней улице громко разговаривали ребята. Вот по шоссе в нарастающем шуме, не включая фар, промчалась грузовая автомашина. В ней сидело до десятка девчат и ребят, они пели малоизвестную Галине песню... Какое-то сложное чувство вдруг взволновало женщину. В нем были и окрепшая любовь к Валентину, и гордость за себя, несущую миру нового человека, быть может, особенного, одаренного от природы многими незаурядными качествами, и предчувствие, что в жизни все должно сложиться хорошо:
— Галя, не стой у окна — простудишься... — донесся сонный голос Нины Павловны.
— Нет, мама... Здесь хорошо... Очень, очень хорошо... — взволнованно ответила Галина, не отходя от окна.
— И спать уже пора, поздно.
— Не хочется, мама.
— Опять Валентина вспоминаешь? Не тревожь-ка, пожалуйста, себя. Тебе вредно сейчас.
Но сердце Галины было так переполнено ожиданием чего-то светлого, радостного, что она не могла утаить этого от матери.
— Не смогла я понять его, мама. Об этом сейчас и думаю, — тихо заговорила она. — И знаешь еще о ком? Об этой самой Зине. Не верится, что у них с Валентином что-то особенное было... Я сама не знаю, почему так думаю, но мне кажется, что это так. Ты пойми меня, мама... Он не смог бы обмануть меня, если бы у них что-то было, он... честен, он очень честный и чистый в этом отношении.
Галина улыбнулась, подошла к кровати и обняла мать.
— И еще чувствую я, мама, — прошептала она, — что мы с ним будем жить, и жить по-настоящему, не так, как некоторые, не по-мещански.
— Эх, доченька, доченька... — вздохнула Нина Павловна. — Не верующая я, да поневоле хочется сказать: дай бог вам этого... Если, конечно, будете снова вместе...
Они говорили еще долго в эту ночь о Валентине, а вот когда уснули — Нина Павловна не заметила. Проснувшись перед утром, она долго смотрела на спящую дочь. Галина во сне чему-то улыбалась, радостные тени скользили по ее бледному лицу. И Нина Павловна облегченно вздохнула — после отъезда Валентина дочь обычно спала плохо...
24
За рекой, недалеко от «Каменной чаши», на веселой опушке соснового бора, было любимое место отдыха шахтеров. Сюда, на заросшую ромашкой, колокольчиками и десятками других белых, желтых, фиолетовых и красных цветов поляну спешила с утра воскресного дня поселковая молодежь. Степенные, «в годах», горняки приезжали с женами и детьми значительно позднее, когда раскаленное августовское солнце уже выйдет из зенита.
Молодежь решала здесь все свои сердечные дела: здесь объяснялись в любви, здесь договаривались о свадьбах, ревновали, страдали, прощались и вновь встречались.
Но особенно людно бывало здесь в День шахтера. В этот день опушка соснового бора оживала ярко-красными праздничными полотнами, трепещущими от легкого ветра. Тут же устанавливалась огромная трибуна, придавая поляне необычно торжественный вид.
После традиционного собрания устраивались массовые игры, концерты художественной самодеятельности. К полудню официальная часть праздника кончалась: теперь горняки парами, группами, семьями разбредались по опушке. Доставали богато приготовленные для торжественного дня закуски и вина. Начинались тосты, задушевные разговоры, звонкие песни. А солнце катилось все ниже и ниже к горизонту, пока, наконец, закатившись, не напоминало, что радостный, веселый и интересный день окончен, надо разъезжаться по домам. В плотно навалившейся августовской тьме еще долго слышались на поляне молодежные песни, долго еще страдали, смеялись и уносили душу куда-то вдаль беспокойные переливы баянов и гармоний.
К празднику этого года готовились с особенным увлечением.
...И вот праздник наступил.
Валентин с Санькой с утра переехали за реку. Еще вчера Шалин сообщил им, что они — лучшие молодые врубмашинисты — будут избраны в президиум торжественного собрания.
Валентин стал было отнекиваться, но Санька с горячностью сказал:
— А что отказываться, разве мы плохо работаем? Весь август месяц на нашей врубовке была самая высокая производительность. Только один Петр Григорьевич Комлев выработал больше, но он же на комбайне. По-моему, больше и некого избирать в президиум.