Это было сказано с такой твердой уверенностью, что и Шалин, и Валентин невольно рассмеялись.
— Молодец, Александр!. — похвалил Шалин. — Только впереди еще много праздников, смотри, чтобы всегда тебя в президиум избирали.
— Я это прекрасно понимаю... В президиум напрасно не избирают... А насчет работы — за нами дело не станет.
Вспомнив вчерашний разговор, Валентин с улыбкой взглянул на Саньку.
— Нам надо с тобой поближе к трибуне пробираться.
— Позовут... — спокойно ответил Санька, разглядывая, как на трибуну входят парторг, Клубенцов, Тачинский и Комлев. — Не надо торопиться, а то еще подумают, что мы напрашиваемся. Ага. Вот теперь можно идти! — торжествующе обрадовался он, когда Шалин, поискав их глазами в толпе, кивнул: дескать, айда сюда.
На трибуне Валентина охватило волнение. Сотни глаз с любопытством устремлены на него, ощущение было такое, как будто все они заново разглядывали его, решая, достоин ли он занять место на трибуне.
Санька чувствовал себя гораздо спокойней: он сел рядом с Клубенцовым и, нимало не смущаясь, поглядывал вниз со спокойным величием победителя.
...В полдень, когда все стали расходиться по лесу, выбирая удобное место для отдыха, Валентин повстречал Геннадия.
— Скучаешь? — спросил Валентин.
— Скучать некогда: на людей посмотришь, и то весело становится... Вообще-то, одному скучновато, — вздохнув, улыбнулся Геннадий. — Пойдем на «Каменную чашу?»
— Пошли...
Но не успели они пройти и двадцати шагов, как Геннадий внезапно остановился:
— Есть!
— Что есть?
— Я знал, что встречу ее... — Геннадий, не спуская глаз с кого-то в группе девчат, тихо проговорил:
— Извини, Валентин, но я... я пойду.
И медленно направился к девчатам. Вот он подошел почти вплотную к ним, они со смехом разбежались в стороны, лишь одна девушка в голубом платье, потупив голову, осталась на месте. К ней и подошел Геннадий.
Валентин вздохнул и направился к «Каменной чаше». По дороге его окликнул Санька, но, заметив рядом его сестру Зою, Валентин медленно прошел дальше.
Он взобрался по тропе на «Каменную чашу» и неожиданно повстречал здесь Аркадия. Он сидел в кресле и о чем-то думал.
— А Тамара где?
— Где-то там, внизу...
— Почему же вы не вместе? Что-нибудь случилось?
Аркадий встал и подошел к краю скалы, нависшей над рекой:
— Нет, ничего... Сейчас я пойду к ней.
И сбежал вниз по тропе.
«Странно», — подумал Валентин.
...Убедившись, что кругом никого нет, он достал письмо Галины.
«Ты ведь теперь отец... Впрочем, зачем писать о ребенке, когда это едва ли нужно тебе... Я не прошу и не хочу, чтобы ты возвратился из милости ко мне и будущему ребенку. Мне хочется поговорить с тобою лично, но как сделать это? Да я и боюсь разговора: ведь если мы не поймем друг друга и на этот раз... Нет, нет, нам надо понять, надо поверить в то, что понять друг друга возможно, так ведь?..»
...Уже давно закатилось солнце, над рекой поплыла синяя дымка, а Валентин все сидел и думал. Вот у реки зазвучали звонкие голоса и смех, затем через реку тронулась вереница двухвесельных баркасов. Где-то среди них, на середине сверкающей золотисто-красным закатным огнем реки, родилась бодрая песня, ее подхватили, и вот уже она несется над рекой, над поселком, и нет ей удержу.
Мы за мир! И песню эту Пронесем, друзья, по свету.Песня звучала все шире, теперь ее подхватили по обе стороны реки, и от этого в темноте казалось, что поет река, поют скалы и лес, поет весь мир.
Валентин взволнованно встал и слушал, слушал, как гремит в ночи песня.
...Беспокойно заворочались в постелях старики, по привычке поругивая бессонную молодежь, а она — вот уже по улицам несет группами и в одиночку прекрасную песню. Наконец, песня смолкла. Но во многих сердцах она проснется завтра чистыми, горячими порывами и будет жить долгие, долгие годы.
25
— Все же сколько красоты в нашей русской природе! Ведь вот Ельное — шахтерский поселок, двадцать домиков да копер шахты, — а и отсюда, поживи несколько лет, не захочешь уезжать, привыкнешь и полюбишь его...
— Возможно... — нерешительно согласилась с Аркадием Тамара. — Только мне здесь мало нравится... Я еще терплю этот поселок, когда работаю. Но едва вспоминаю, что где-то недалеко, рядом есть города, сверкающие огнями, там тысячи людей устремляются сейчас в кино, в театры, в парки, сады, потанцевать, посмотреть на людей, наконец, вдохнуть того неповторимого воздуха вечернего города, от которого дурманит голову, — и мне, едва это вспоминаю, становится страшно тоскливо, обидно за то, что я здесь, вдали от всего этого.