Она помолчала и, взглянув на задумавшегося Аркадия, крепко прижалась к нему:
— Я только потому здесь и нахожусь, что люблю тебя, Аркаша.
Они сидели на скамейке, которую кто-то поставил между двух громадных тополей на берегу реки.
— Значит, жертвуешь всем ради меня... — невесело усмехнулся Аркадий. — А стою ли я этой жертвы?
— Конечно, стоишь... — улыбнулась Тамара. — В конце концов, не вечно же мы будем здесь... Я слышала от папы, что ты хороший работник, — шутливо но убежденно добавила она. — А хорошие работники на таких шахтах не должны работать.
— Это почему же?
Тамара ласково взъерошила его волосы.
Ну, какой же все-таки наивный Аркадий. Никак не может понять, что человек всегда стремится к лучшему... Это же вполне ясно. Неужели всю жизнь будешь сидеть в Ельном, разве у моего Аркаши не хватает способностей на большее?
— Нет, подожди, — недоуменно перебил он. — Я об этом что-то не подумал... Значит...
— Значит, ты должен и обязан, если желаешь хорошо жить, зарекомендовать себя с такой стороны, чтобы продвижение по службе тебе было обеспечено.
— Но это же карьеризм?
— Не придумывай, пожалуйста, названий... — нахмурилась Тамара. Она никак не думала, что Аркадий встретит ее откровенный разговор с такой отчужденностью.
Девушка отвернулась от него. Аркадий понял, что она обиделась — и обнял ее.
— Ну, зачем ты так, Тамара... Ты же понимаешь, что неправа. Не надо злиться... Я люблю тебя и хочу, чтобы наша жизнь с тобой была хорошая, хорошая.
Тамара снова прижалась к нему, поцеловала и вздохнула.
— Только не обижай меня, Аркадий. Мне ведь тоже хочется, чтобы мы жили хорошо.
Она умолкла, обдумывая верное и убедительное продолжение так нужного ей разговора.
— Тебе надо на добычный участок переходить, Аркадий, — снова заговорила она, — ну вот, как Геннадий.
— Зачем?
— Ну вот, опять он наивничает, — сказала она. — Ведь на добычном участке люди больше зарабатывают, там ведь все зависит от того, как сам поработаешь. Организуешь работу хорошо — получишь разные прогрессивные, премиальные, надо же заранее подумать, как нам жить дальше...
— А при чем здесь деньги, — пожал плечами Аркадий. — Разве нам не будет хватать и того, что я зарабатываю? Странно ты все же рассуждаешь, Тамара.
Тамара рассмеялась.
— Совсем не странно... Ведь денег-то нам на двоих, а может, и на троих потребуется, — она взяла руку Аркадия и ласково погладила ее. — Потом, мне очень не хочется едва сводить концы с концами, жить от получки до получки. Очень не хочется... Даже разлюблю тебя, если будет так, — шутливо закончила Тамара, не понимая даже сама, как близка она была к правде, сказав так. В ней постоянно боролись эта два чувства: большое влечение к Аркадию и стремление устроить свою жизнь с завидной для других «шикарностью».
Аркадий отстранился от нее.
— Если это шутки, то они какие-то нехорошие, Тамара. Ведь в шутках, говорят, есть доля правды... Зачем ставить в зависимость от денег отношения друг к другу. Предположим, что я буду мало зарабатывать, то ты, значит, не пожелаешь со мной жить?
— Все возможно, — пробовала отшутиться Тамара, чувствуя, что зашла уже слишком далеко. — Но ты не бойся, я не разлюблю тебя, даже если ты всю жизнь будешь начальником подземного транспорта... Нам будет достаточно и того, что ты зарабатываешь...
Чем-то чужим, бесстыдно-расчетливым повеяло на Аркадия от ее слов.
Встали, пошли по темному берегу реки. Пройдя немного, Аркадий стал прощаться. Тамара удивилась: он всегда провожал ее до самого дому.
— Ну, пройдем еще немного... — предложила она.
— Нет, Тамара... Мне сегодня надо пораньше на шахту — к концу смены.
Она недовольно сказала, что он начинает за работой забывать о ней, своей Томке, и что, когда они совсем, совсем поженятся, она не даст ему мучать себя разными делами на шахте, как отец всю жизнь мать мучает. То собрание, то деловая встреча, то разнарядка, то еще бог знает что... И, конечно, с таким мужем не только в театр, а и в гости не выберешься.
И опять у Аркадия было такое чувство, словно перед ним не Тамара, которую он, кажется, хорошо знал, а совсем незнакомый, чужой человек. Зачем же тогда он, Аркадий здесь?
Он заторопился.
— Прощай...
— Почему п р о щ а й?
— Извини, Тамара... До встречи.
На сердце Аркадия было тревожно. Что с Тамарой, или она и раньше была такой, но только он не замечал этого?
26
В густой темноте у ног сонно плещется невидимая река. Геннадий и Нина, робкие, смущенные, сидят на борту лодки и молчат. Вокруг такая тишина, что кажется слышным биение собственного сердца. Ночной воздух — сплошное ласковое тепло, но им холодно, они вздрагивают и слова произносят так, словно побыли полдня в холодном погребе.