– Да, показалось, видимо. Или от одежды несет всякой гадостью…
Саша не стала рассказывать, что с каждой секундой тинистый запах разрастался все сильнее. Казалось, что там, внизу, течет полноводная подземная река. Дышать становилось труднее: гниющие мидии на горячем песке, раскаленный воздух, желтые кубышки…
– Егор, ты следующий, – распорядился Костик.
Спускались медленно – старые ступеньки могли не выдержать их веса. Юра как обычно помогал Вале, а неповоротливая Мила бурчала, что когда-нибудь застрянет жирными боками, и бродягам придется проталкивать ее, как пробку в узком горлышке бутылки…
Саша спускалась, чувствуя, что делает чудовищную ошибку. С каждой новой ступенькой что-то внутри истошно кричало и просилось обратно. Она становилась все дальше и дальше от папы, уже сидящего на чемоданах. Во рту горчило, но Саша молча висла на ступеньках, цепляясь за них одной рукой и едва дыша от едкой вони.
Один раз она едва не сорвалась вниз, но в последнее мгновение зацепилась за ржавый обод, оцарапав руку. Сашу страховали бродяги, она слышала внизу их приглушенные голоса.
На площадке под лестницей рекой уже не пахло, и Саша вскинула голову, глядя, как Костя с трудом задвигает тяжелую крышку и карабкается к ним, вниз.
Еще один коридор с низко нависающим потолком и кислым воздухом. Стены до середины выкрашены масляной бледно-голубой краской, тяжелый свет погружает всех в полутьму. Юра посветил фонариком по сторонам, все еще держа на руках Валю, прищурился, будто бы пытаясь разглядеть что-то только ему заметное.
Никого.
Костя спрыгнул на пол, подтянул лямки рюкзака и скомандовал:
– Идем. Ищем хорошую комнату с крепкой дверью.
– Не хочу! – вскрикнула вдруг Валя и забилась на руках у Юры. Вывернулась, едва не рухнула на пол (Юра резко наклонился, и только это спасло ее от болезненного удара). Девочка мигом плюхнулась на спину, выставив вверх короткие ножки. – Не хочу! Нет!
– Валя, Валя, тише, – Мила с трудом присела рядом с Валюшкой, пригладила ладонью ее влажные волосы, но девочка вывернулась из-под руки и заголосила еще громче. Лицо Милы потемнело. – Нам надо идти дальше… Там нет ничего страшного.
– Там опять вода, а я одна! Не пойду-у!
На секунду Саше показалось, что темнота вокруг ожила, задышала хрипло и с чавканьем, но все оборвалось прежде, чем она успела испугаться. Тепло волнами гуляло вокруг них, когда кто-то взмахивал рукой, и сырая одежда, прилипшая к телу, чуть парила.
Да, правильно. Сосредоточься на чем-то нормальном: тебе холодно, с темных волос капает вода. Тепло едва скользит по телу. Все нормально. Все в порядке.
Не пойду.
– Чего ты голосишь? – спросила Женя, склоняя голову. Прямая спина, ровный голос, мрачный взгляд. Женю, казалось, испуг не брал, и Саша почувствовала зависть – ей тоже хотелось вот так твердо стоять на ногах и спокойно смотреть на воющую Валю, будто ничего и не происходит.
А потом Саша вспомнила слова о том, что Женя вся сплошь состоит из страхов. И зависть тут же схлынула.
Стены чуть подрагивали, будто хотели сомкнуться и раздавить бродяг в бесформенную жижу. Сближались невидимо, по миллиметру, почти и не заметить, но скоро нечем станет дышать, ведь Саша в ловушке, в капкане, в бетонном мешке…
– Слушайте! Слышно же, а я не х-о-ч-у! – Валино лицо кривилось от ужаса. Как бы Мила ни пыталась успокоить девочку, та никак не реагировала.
– Там никого нет, – сказал Юра, шаря бледным лучом по коридору. Тот до бесконечности уходил вперед и терялся в непроницаемой тьме, куда не доставало щупальце света.
– Давайте не пойдем, – шепнула Валя неожиданно низким голосом. – Я не хочу! Не хочу…
– Валюшка, – Мила бормотала ей что-то успокаивающее. – Чего? Чего ты не хочешь?..
– Я больше не хочу умирать… – прошептала Валя и, скривившись, закрыла лицо руками. Плечи ее затряслись от рыданий, но больше всего Сашу испугало даже не это.
Глаза. Ее глаза.
В последний миг перед тем, как скрыться за пухлыми ладошками, в ее глазах скользнуло что-то взрослое и мертвое, смиренное. Саша никогда еще не видела таких глаз – у папы был похожий взгляд, когда он рассказывал, что они с мамой решили разойтись, или когда стоял у сомкнутых дверей с металлическим отблеском, и голос его дрожал и ломался, а за дверьми…
Что было за теми дверьми?..
Голову раскололо болью, будто в нее ударила молния, и Саша надавила пальцами на переносицу, пытаясь прийти в чувство, вспомнить, когда…
Мама воет – это уже не плач, а самый настоящий вой. Она сидит на скамейке у дверей, яркий солнечный свет дрожит вокруг нее. Папа молчит, а лицо его кажется незнакомым, чужим.