– Чё шастаешь тут, а?
– Не бубни, дядь Вов. Где папа?
– На улице, у ворот. Гринписовец сраный…
Саша удивленно приподняла бровь.
– Эх, да ну вас, ненормальных, – махнул рукой дядь Вова и побрел в самый темный угол автомастерской.
Папа проработает здесь еще несколько месяцев, а потом уволится. Или его уволят, он никогда не уточнял это. Может, хозяин устанет от папиных пьянок, когда тот с похмелья даже ключ не сможет удержать в руках, кто знает. Дядь Вовы не станет через несколько лет – он умрет от рака поджелудочной, хоть и провел всю жизнь с вонючей сигаретой в зубах.
Жизнь тоже бывает ироничной.
Но пока Саша всего этого не знает.
Она прошмыгнула через мастерскую, споткнувшись о разложенные инструменты и выслушав много нового о своей скромной персоне. Нашла выход из прокуренного помещения на свежий воздух – настоящее блаженство.
Папа нашелся в полынных зарослях. Хмурясь, он прикладывал друг к другу доски, пытаясь сколотить их в добротный короб, шаря по земле рукой в поисках разбросанных гвоздей.
– Помочь? – спросила Саша, подходя к нему.
Папа просиял.
– Сашка, здорово! Ты чего не в школе?
– Погоду-то видел, старче? Разве можно учиться, когда на улице такая благодать?
– А мамка голову не оторвет? – прищурился он.
– Она не знает. И не узнает, – в Сашином голосе против воли скользнул слабый вопрос. Папа лишь кивнул и вернулся к своим доскам.
– Ты ей так и не звонил? – проронила Саша.
Папа сделал вид, что не расслышал.
День и вправду стоял погожий: солнце пригревает совсем по-весеннему, даже куртку можно скинуть с плеч и усесться на поваленное дерево, от которого отпилили макушку, чтобы дорогу не загораживала, да так и оставили валяться на обочине. По сторонам – ржавеющие гаражи, где-то вдалеке из колонок поет шансон, и папа едва слышно присвистывает, ища очередной гвоздь.
– Что, машины кончились, решил себе телегу сколотить? – насмешливо спросила Саша. Она не для того ехала в папину мастерскую через весь город, чтобы молчать.
– Почти. Она просто трусливая.
– Кто? Телега?..
– Нет. Сама скоро увидишь.
– А, загадки. Обожаю загадки. Ты бы лучше велосипед мне подклеил, раз работы мало.
– А кто тебе сказал, что ее мало?..
Из соседних кустов донесся то ли писк, то ли скрип.
– Вылазь, вылазь, – подбодрил папа. – Сашку бояться – себя не уважать.
– Пап!
Он расхохотался. Пару раз ударил молотком, сощурился, повертел короб перед носом. Саша внимательно следила за его руками – в детстве она обожала сидеть напротив, глядя, как папа перебирает двигатель или меняет какие-нибудь колодки. Дочурка ни черта не понимала в автомобилях, до сих пор не научилась даже отличать иномарки от отечественных (только знала жигули да оку), хоть и был у нее период увлечения игрушечными машинками. Только вот все равно ничего интереснее для Саши не было, чем папины творения.
– Может, вот так… – бубнил он себе под нос.
– Мишка уезжает, – сказала Саша.
Из гаражей лился чихающий рокот, гул и громкое ругательство, одно и то же, раз за разом. Визжала болгарка. И только над головой счастливо чирикали воробьи, пригретые солнцем, а у Сашиных ног пробивалась первая травка – чахлая и слабая, но уже зеленая.
– Мишка?.. – задумчиво переспросил папа. – Твой дружбан на века?
– Ты даже помнишь…
– Я вообще-то лучший родитель в мире.
– А мама не вспомнила.
– Вот поэтому я и лучший. Подожди… Мама же дружит с Мишкиной мамашкой? Мишкина мамашка… Как поэт прям сказал.
Саша с трудом улыбнулась:
– Мамашку его помнит, а Мишку нет. Говорит, мол, чего ты с мальчиками общаться начала. А мы с ним с началки дружим.
– Бывает, – видимо, папа не хотел обсуждать мамины заморочки. – Так куда он собрался, Мишка твой?
– Они в Анапу с родителями переезжают. Даже документы Мишкины из школы забрали. А я… Он обещает, что будет писать, звонить. Даже сказал, что может письма мне по почте отправлять, как средневековой барышне. Но все равно…
– Что? – папа снова застучал молотком.
– Он мой лучший друг, и он уезжает. Как я без него буду?..
– А можно еще чуть-чуть слезок в голос добавить? – с улыбкой спросил он.
– Ну пап! Я ж тебе душу открываю, а ты…
– А я давно тебе твержу, что жизнь – это не сахарная вата, – он отложил доски в сторону, сел на влажную, не прогревшуюся еще землю и достал сигареты. Лицо его, чумазое, поблескивало от пота. Ветерок донес до Саши слабый запах перегара, но она решила думать, что ей показалось. – Друзья уезжают. Папы уходят из семьи. И люди умирают, Сань… Жизнь такая, понимаешь? Если вы с Мишкой и правда такие потрясные друзья, отлично, будешь и дальше с ним общаться. Кто-нибудь у Мишки тут останется?