- Не люб я тебе, серденько мое? - Гриша спрашивает.
- Был бы не люб, меня бы тут не было, - Ксанка отвечает.
Вот и разбери, что у этих баб на уме. Правду говорят: волос долог, да ум короток.
Похолодало. Последние осенние денечки скоротечны. Не успел моргнуть, а уже солнце зашло. Все чаще хмурилась Ксанка, грустила. Как-то подошла к Грицю, когда уж луна на небо взошла.
- Любишь?
- Люблю!
- И жить без меня не можешь?
- Не могу!
- Ну, что же, коли так, пойдешь ли ты со мной, Грицю?
- Хоть на край света!
- На край не надо. Тут близенько. Если не испужаешься, с семьей своей познакомлю.
- Ксаночка, ты чего? Нема же никого у тебя. Батько на панщини помер, а мама с хатыною вашей сгинула, как пожар был. Только ты выбежать и успела. Запамятовала? - удивился хлопец.
- Нет, не запамятовала! - дивчина недовольно поджала губы. - Не хочешь, не ходи!
- Да разве ж я могу тебе, в чем отказать? - Гришка подхватил Ксанку на руки.
- Пусти! - скомандовала возлюбленная. - Ну, пойдешь, али как?
- Веди, - решительно заявил парубок.
Ксанка шла не оглядываясь, молча. Несколько раз пытался Гриць «завязать» разговор, но потом «плюнул». Они прошли мимо соседской избы. На скамье сидели деревенские бабы, лузгали семечки.
- Ой, лишенько! Гляди-тко, своего повела, не пожалела, - запричитали тетки. И трижды сплюнули через плечо: «Чур, меня!».
А хлопец с дивчиной продолжали путь. Через некоторое время, Гришка догадался, что идут они на ставок. «Какая уж тут семья? Хиба шо мавки!» - усмехнулся парубок, но перечить красуне не решился.
Гриць не ошибся, пришли к ставку. Только любимая не остановилась на бережку, а прямо в одежде вошла в воду и его за собой поманила. Нешто искупаться при луне решила? Не гоже чоловику медлить, коли уж родная кличет. Разделся Гришка, оставил лишь исподнее, за Ксанкой пошел. Не успел в воду войти, со всех сторон мавки обступили. Полупрозрачные бледные девицы, малые дети, некрещеными утопшие, молодые хлопцы и старики седые руки к нему тянут, обнять пытаются. Испугался парубок не за себя, за любимую.
- Уходи, Ксанка! - кричит.
- Куда же мне, Гришенька, от семьи своей уходить? - дивчина отвечает и улыбается грустно. - Ты не бойся! Они просто голодные. Я их попросила, не убьют тебя, покушают только маленько. Они же как? Радость человеческую пьют, теплом душ наших закусывают. Так и живут. Своего тепла-то нет. Ежели совсем жизнь выпьют, помрешь. А коли только тепло возьмут, останешься душой неприкаянной - ни живой и ни мертвый. Как я. Бродишь себе, бродишь, землю топчешь. От одного немножко молодости заберешь, от другого - счастья. Вот и не старею. Хороша ли я, Гришенька?
- Хороша, - прохрипел хлопец, на шее у которого уже сомкнулись русалочьи руки. Он не боролся. Ради кого теперь жить, раз уж любимая в чудище превратилась? Лучше сгинуть разом.
- Хватит! - прикрикнула на своих «родственников» Ксанка, да опоздала она... жив Гриць остался, но постарел, дряхлым старцем из воды на бережок вышел.
С тех пор, наблюдал Гришка со стороны, как русалочья семья, словно упырь, из молодых жизнь высасывает. Сам не участвовал, а других остановить не мог.
***
- Вишь, сынку, про шо люди кажуть! - закончил свое повествование дед.
- Вижу, дедушка. Только я в байки не верю.
- И то верно! - раздался звонкий девичий голос.
Я обернулся и увидел барышню со смоляными кудрями, большими карими глазами, пухлыми губками. Эх, хороша!
- Дедушка, что же вы не сказали, что тут такие красавицы живут? Не знаешь, чудное явление, кто тут комнату сдает? Больно хочется от городской суеты отдохнуть. А дедушка все прогнать норовит.
- Отчего же? Знаю. Пойдем. Старика не слушай, - рассмеялась девица и поманила за собой...
***
Ксанка
Тяжело пришлось Ксанке одной. Очень уж за Гриця боялась. Гнала от себя мысли лихие. Скудные сбережения подходили к концу. Имелись бы куры или другая какая живность, полегче жилось. Огород маленький, да и чтоб что-то собрать, надо сперва посадить. А где грошей взять на семена и рассаду? Лободу срывала и ела. От голода голова кружилась. Как-то не вытерпела, пришла к соседке.