- Теть Матрона, дайте яиц в долг или молочка, пожалуйста. Гриць воротится, гроши отдамо.
- В долг не дам, мне своих кормить надо, - «отрезала» баба. - Хиба шо на карты раскинешь. Ты же умеешь?
- Умею, - насупилась Ксанка, - но не люблю.
- Ну, не любишь, до хаты иди.
А куда «до хаты», ежели живот от голода подводит? Вот и решилась дивчина. Неудачный расклад вышел. Плохой.
- Теть Матрона, смерть в доме выпала, - нерешительно протянула Ксанка.
- Тю, дурная! Какая еще смерть? Держи яйца и иди уже, глупости кажешь.
Ушла «гадалка», но на душе не спокойно, тревожит ее туз пиковый. Не хорошо это. Ночь настала такая темная, что кончика собственного носа не видно. Слышно, как собаки «брешут». Соседский пес завыл. Под окнами кто-то Ксанку кличет. Опять, небось, Степан пришел, сын тетки Матроны. Уж сколько раз говорено, чтоб не ходил к ней, не понимает. Накинула на плечи платок дивчина, во двор вышла. Точно, Степка стоит, дожидается.
- Доброго здоровьечка, серденько мое, - радостно улыбнулся хлопец.
- Доброго! Почто пожаловал? Сказано, не ходи ко мне!
- Да как же не ходить, когда ноги сами несут?
- Степка! Пущай ноги несут тебя в другую сторону. Я мужняя жена, - резко ответила Ксанка.
- Где же твой муж? Не видать его. Небось, уже другую кралю себе нашел, а ты сохнешь, света белого не видишь, исстрадалась.
- Не твоя печаль!
- Ксаночка, душа моя, выходь за меня, все для тебя сделаю.
- Нет! Мне, окромя Гриця, никто не нужен.
- Ах, так? Тогда и жить незачем! - «взвыл» Степан, развернулся и убежал. Только сердце у Ксанки заныло, беду предчувствуя.
Всю ночь пыталась уснуть бедная, проворочалась, только кровать измялась. Утром соседка всех спрашивала, не видал ли кто сына. Дивчина скрыла ночной визит. Степку искали всей Добронравовкой. Вечером Ксанка услыхала крик Матроны:
- Утоп! Сыночка! За что? Люди добрые, что же это?
Тетка билась в истерике, подруги успокаивали, как могли. Ксанка тоже решила подойти, поддержать в горе. Но стоило Матроне увидать молодую соседку, запричитала пуще прежнего:
- Ведьма! Это все ты! Она... Она наворожила, сама сказала, «смерть». Это она виновата. Убийцааааа, - «визжала» безутешная мать. Страхом ведовства удалось ей других заразить. Все недобро поглядывали на «ведьму». - Соседушки, она же и ваших деток со свету сживет. Нельзя такой жизнь оставлять!
Дивчина ринулась к хате, хотела спрятаться от обезумевшей толпы. Не успела. Мужики за косы схватили, к ставку поволокли, бабы царапали, били, рвали одежду.
- Ой, божечки, не надо! Пожалуйста, не надо! - рыдала перепуганная Ксанка. Она падала, сбивала в кровь колени, но «добрых» соседей девичьи мольбы не останавливали. - Мамочка, больно... Не убивайте! Я же ничего... я же не хотела, не ведьма. Теть Матрона, он же саааам. За чтоооо?
Притащили ее к ставку, ударами, пинками, стали в воду загонять, расправу учинили.
- Пожалуйста! Холоднооооо, - а у самой «зубы стучат», сердце от страха заходится. Вода в ставке ледяной кажется. Никак согреться не может. Гриць бы ее защитил, да где он? Нешто не встретятся? Так холодно. И тут руки чужие обняли, согреть пытаются, успокоить, утешение даруют. Мавки? Точно. Они самые.
Как убийцы русалок заметили, убежали в страхе, уверенные, что чарами их Ксанка призвала. А утром саму «ведьму» увидали. Похорошела, стоит, улыбается. Только от улыбки девичьей мороз по коже.
КОНЕЦ