Немецкая расчётливость и хладнокровие поражали. Бабушка не стала спорить с императором, и они с двух сторон начали обходить Эджертона. Тот принялся спешно начитывать какое-то заклятие и начал покрывался алмазной бронёй — в этот раз очень быстро и совсем уж толстой. Мне даже было трудно представить, как в такой массивной броне вообще можно передвигаться и уж тем более драться.
Буквально через полминуты англичанин стал похож на трёхметровую алмазную скульптуру, точнее, на заготовку под неё. В сверкающей глыбе уже слабо угадывались человеческие очертания. Мне стало интересно, чем это всё в итоге закончится, а вот бабушка ждать не стала — она подошла к Эджретону и ударила по алмазной глыбе своей ледяной катаной.
И глыба… рассыпалась. Сразу же, с одного удара. Тысячи маленьких бриллиантов разлетелись по брусчатке, а на месте, где стоял Эджертон, среди алмазных осколков лежали одежда герцога и его посох.
— Это всё, что от него осталось? — с удивлением спросил я, глядя на чёрный шёлковый костюм с блестящими хрустальными пуговицами.
— Ушёл зараза, — негромко произнесла бабушка и добавила на карельском выражение, которое я прежде не слышал, но о примерном значении которого догадался.
Герцог Эджертон рухнул на пол своего кабинета. Он был полностью обнажённым, лишь Великий артефакт на толстой платиновой цепи болтался у него на шее. Портал последней надежды, который открыл Кохинур, позволял переносить только сам артефакт и его владельца.
Некоторое время герцог лежал на полу, приходя в себя. Затем он поднялся, растерянно оглядел себя, будто не веря в произошедшее, а потом взвыл. Не закричал, не застонал, а именно взвыл, словно волк или дикий пёс, упустивший добычу.
Эджертон был уверен, что мог победить. Должен был победить. Ведь он никогда до этого не проигрывал. Но в этот раз не хватило совсем чуть-чуть, совсем немного не повезло. А ведь всё складывалось более чем удачно, и на этот штурм он поставил всё. Но не вышло. Не получилось.
Злость, досада и невероятное разочарование разрывали герцога изнутри, ему нужно было избавиться от этих ощущений или хотя бы ослабить их, но он не знал, как это сделать. Взвыв ещё громче, Эджертон с размаху ударил кулаком по своему столу и разбил руку в кровь. Он даже услышал, как хрустнули сломанные кости, но ему было плевать на это.
Быстро начитав нужное заклинание, герцог покрыл свои кулаки бриллиантовой бронёй и продолжил громить свой кабинет. Буквально за два удара он разнёс в щепки стол, затем пришла очередь шкафа, затем под алмазные кулаки попал стол для переговоров, потом диван.
Через минуту кабинет премьер-министра Британской империи выглядел так, будто в нём взорвали бомбу: ничего не осталось целым; осколки, щепки, обрывки ткани покрывали пол; на стенах были пробоины, на полу вмятины. Но это не помогло. Изнутри давило всё сильнее и сильнее.
Вой герцога перешёл в громогласный рёв, а потом Эджертон неожиданно замолчал. Он снял с шеи цепь с Великим артефактом, оглядел кабинет, шатаясь обошёл его, сел на пол, прислонившись к одной из стен, и закрыл глаза.
Бой длился не так уж и долго — минут двадцать, не больше. Часть англичан убежала вслед за своим лидером, некоторые погибли, многие были ранены и взяты в плен. Мне особо и не удалось поучаствовать. И, признаться, я от этого не очень-то и расстроился. Странные ощущения — когда я находился внутри купола, был готов голыми руками удавить каждого пришедшего с оружием ко мне домой, а когда англичане в панике бегали по двору, пытаясь защититься или уйти порталом, злости поубавилось.
Жалко их, конечно же, не было — глупо жалеть тех, кто разрушил твой дом и убил твоих товарищей, но вот только врагом, достойным поединка, они уже не выглядели. Практически сразу после бегства Эджертона битва превратилась в зачистку замка и двора. А это уже немного другое, там и без меня справились.
А когда всё закончилось, я отправился за шапкой Мономаха. Дьяниш и трое бойцов честно охраняли мой Великий артефакт, не сводя с него глаз. Закинув шапку в заплечную сумку, я подумал о том, где теперь хранить её и меч, если та часть замка, в котором было хранилище разрушено. С этими мыслями вернулся к бабушке. Она обняла меня и сказала:
— Я же говорила, что всё будет хорошо.
— Вообще-то, Вы пытались нас всех отсюда отправить, — напомнил я.
— Я знала, что никто не уйдёт.
— И я знал. Это было видно по их лицам.
— Эти ребята ни за что не оставили бы источник англичанам, — пояснила бабушка. — Если уж на то пошло, это не наш с тобой источник, а их. Я ведь рассказывала тебе, что наш источник — уникальный. Когда-то здесь на берегу Ладоги жила большая община карелов. Почти все они были сильными одарёнными, и это источник той общины. Он намного сильнее любого родового. А наши ребята в большинстве — потомки представителей той общины. Да и мы с тобой частично тоже, раз их источник стал нашим родовым.
— Большая семья, — вспомнил я фразу бабушки.
— Большая семья, — подтвердила та. — И я рада, что ты стал её частью, и что источник принял тебя. И надеюсь, Милу он тоже примет. И ваших детей.
Прозвучало так, будто Мила уже ждала ребёнка. Не то чтобы меня это напугало — вовсе нет, но было как-то непривычно думать о детях. Учитывая, что у меня самого ещё порой детство играло в одном месте, несмотря на всё, что мне пришлось пережить за последние два года.
— Но при этом Вы усиленно нас выгоняли: и меня, и ребят, — вернул я разговор в прежнее русло.
— Я должна была попытаться.
— А если бы получилось? Вы ведь тогда не продержались бы до прихода помощи.
На это княгиня Белозерская ничего не ответила, так как к нам подошёл Вильгельм Пятый. Он обнял бабушку, после чего протянул мне руку, поздравляя с победой, а когда я её пожал, император произнёс:
— Мне очень жаль, что это случилось, но я рад, что всё так закончилось, и что вы живы.
— Мы — да, — вздохнув, произнесла бабушка. — Но погибших много.
— Много, — согласился Вильгельм. — И Гарри за это ответит. Но почему ты мне не сообщила о нападении сама, Кэтхен? Пока до меня дошла информация от российского посла, мы потеряли много времени. Я, вообще, мог не успеть.
— Но ты успел, — улыбнувшись, произнесла бабушка.
— Чудом успел! — заметил Вильгельм.
— Помнишь, что говорил нам учитель? Чудеса случаются тогда, когда в них верят. Я верила, что ты придёшь.
— И при этом не сообщила мне? Я не вижу здесь никакой логики, Кэтхен!
Бабушка вдруг стала очень серьёзной, она взяла «друга Вилли» за руку и негромко произнесла:
— Ты не только мой друг, но ещё и император. И в первую очередь император! Я знала, что ты не сможешь мне отказать, если я обращусь за помощью, но ты должен исходить из интересов своей империи. Я не могла поставить тебя в неловкое положение.
— Твоим другом я являюсь намного дольше, чем императором, — возразил Вильгельм. — И я дал клятву учителю, что никогда не брошу своих друзей в беде.
— Некоторых друзей за ухо да в музей, — со злостью произнесла бабушка, перейдя на этой фразе на русский, затем добавила опять по-немецки: — К сожалению, друзей становится всё меньше. Нори давно пропал. Гарри… лучше бы пропал. Мы остались вдвоём.
— Но это не так уж и плохо.
— Спасибо тебе, Вилли!
Глаза бабушки снова заблестели, только вот никакого огня я в них в этот раз не заметил. Она обняла Вильгельма, крепко прижавшись к нему. Мне стало неудобно стоять рядом и слушать их разговор, и я отошёл. И тут же Вильгельм Пятый поднял правую руку и небольшим взмахом создал вокруг них с бабушкой маленький непрозрачный купол.
— Им есть о чём поговорить, — произнёс подошедший ко мне Романов и улыбнулся. — Да и нам тоже.
Почти сразу после этого к нам подошли Воронцов с Каменским, однако ни о чём поговорить нам не удалось — купол, скрывающий Вильгельма Пятого и бабушку, исчез довольно быстро. И пред нами предстала привычная нам княгиня Белозерская — холодная и подчёркнуто невозмутимая. Она одарила всех присутствующих своей фирменной едва уловимой улыбкой и произнесла: