Я довольно быстро узнал, что примерно так думали почти все члены нашего экипажа. Но уйти нам не позволили.
Едва отбыли комконовцы, как вдруг снова ожил передатчик. «База — „Святому Петру“. Особо важно! Секретно! Ни в коем случае не оставлять станцию шедми без присмотра! Запретить допуск к связи любым гражданским, включая КомКон! Больше ничего не предпринимать! Огонь не открывать! Ждать прибытия крейсера „Осторожный“ и новых указаний».
Капитан и старпом понимающе переглянулись.
— Так я и думал, — сказал капитан с отвращением. — Пронюхали голубки… в обход нашего руководства. Везде лезут без мыла. Накидали маяков, развели гуманизм — дышать нечем. Ничего, дома ещё разберутся, кто тут безобидная деточка, а кто готов собственных соотечественников продать за ломаный грош.
— Но шельм не трогаем? — уточнил старпом.
— Их и без нас тронут, — сказал капитан.
Тут-то я и понял окончательно, что война пока ещё не кончилась, даже если штатские уже празднуют победу и веселятся. И ещё неизвестно, когда и чем кончится.
2. Алесь
Интересно, как перевести на северо-восточный диалект идиому «пятая колонна»? Наверное, «кыра-ца», «черви-хваталки»… где есть — да хоть бы и были! — войны и военные, там есть и это самое… шпионы и предатели.
Короче — мы. КомКон, вернее, конкретно группа Шеда.
С начала войны на нас столько раз показали пальцем, что я уже даже и не вздрагиваю, когда в спину шипят: «Предатель!» Наверное, привык уже. И для меня это слово очень немного значит. Я знаю, чего в нашем лучшем из миров стоит доверие к руководству.
Нас самих предавали столько раз, что все уже привыкли.
Скажем, привыкли к тому, что нельзя просто передавать наверх видеоматериал. И просто в видеотеку его тоже нельзя. Потому что действует принцип: всё, что будет сказано вашими подопечными, руководство, участвующее в информационной войне наравне с настоящей армией, использует против них.
Заодно и против вас, птички божии, голуби мира.
А босс на Земле посмеивается и рассказывает бородатый анекдот про особиста, который, выйдя на пенсию, начал выписывать домашним допуски в кухню и пропуска в сортир. «Что, Алик, опять всё запаролено насмерть? Мне-то можно глянуть?»
Нет. Лично вам — особенно нельзя. Вообще, всем вам, на Земле, ничего нельзя. Можно только нашим. А наши — это Эльба. Надо ж было так назвать эту базу, а! Эльба! Встреча союзников на Эльбе!
Лагерь для военнопленных. Концлагерь на Эльбе. Держите меня семеро.
Пусть — для Земли у нас тут концлагерь, пусть. Пусть Земля думает, что хочет: от нас получит только самые скупые сведения. Вот: столько съели, столько выпили, столько сожгли. Столько нам нужно — жратвы, шмоток, медикаментов. Не шельмам, не шельмам — нам, людям. Это мы тут перешли на рыбу, мидии и мясо криля, это нам — рыбий жир и препараты йода и меди, это нам — кондиционеры, ну жарко нам тут! И бассейн — нам. Ну и что, что рядом море — вы это море видели?
Как живут пленные, говорите?
Паршиво! Себя представьте на их месте! Всё. Больше никакой информации. Спасибо вам, родное руководство, продажные шкуры, подстилки армии, истинные патриоты. Во сне мне никогда не снилось, что буду использовать слово «патриот» как ругательство — научило родное начальство, запомню на всю жизнь.
Никогда родным начальничкам не забуду ту запись, которую потом вставили в ролик-агитку. Кусок сеанса реабилитационной терапии, из которого журнашлюхи потом вырезали то, что им понадобилось для информационной войны. Где Хирмэ говорит, глядя в камеру, по-русски: «Хочешь знать, что я о вас думаю? Я вас ненавижу. Вы — вывих эволюции, злобная инфекция. Кровавая лихорадка в космосе. Я бы… это… изо всех сил хотел, чтобы вас не было. Совсем не было. Мне жаль, что я не могу… не знаю слова… что я не могу убивать сейчас. Но есть другие, есть те, кто может».
Произвело неизгладимое впечатление на всю Федерацию. Он же такой живописный, Хирмэ, Хирмэ-Манта — под канонического злодея из дрянных киношек и гримировать не надо. Как потом все обсуждали ролик в Сети: мол, он настолько презирает людей, что ни один мускул не дрогнул на морде. Цедит сквозь зубы. Бивни выкрашены алым лаком, как это делают северяне, призывая на помощь дух Хэндара. Акцент. Тёмные шипастые панцири священных рачков-хды, вросшие в кожу чуть выше надбровных дуг — словно варварский пирсинг. Этот жуткий взгляд, неподвижный, немигающий, на каменном лице. Бесчувственная тварь, ненависть ко всему доброму во плоти.
Они приказали — и мы им предоставили всю запись целиком. Но они вырезали исключительно то, что сработало для широких масс. Широкие массы ведутся на любую провокацию, для нагнетания ненависти им надо удивительно мало. Ну кто из простых, так сказать, людей увидит в этом ролике юного поэта и переводчика, который побывал в аду и душой ещё до сих пор там? Мимика у шедми скудная, их надо долго смешить и тормошить, чтобы лица начали двигаться. А уж в чудовищной депрессии, когда парень заставляет себя что-то проговаривать — мы его заставляем, потому что надо ему выговориться… Люди, да что вы не видите: его изнутри пожирает чёрное безоглядное отчаяние, то, что шедми называют «лицо как тающий лёд»?!