А так наши получили от ворот поворот как-то слишком обидно. Особенно зацепило Гамузова, который потом распространялся о том, как от подружек несло рыбьим жиром. И придумал им название — тюленихи. Смеляков его тыкал и подначивал — и весь патруль потом болтал, каково оно может быть с девицей, от которой разит, как от русалки. Прикидывал.
Тюленихи между тем стукнули своему начальству, а их начальство стукнуло нашему начальству. Сперва на нас наорал Строев, комэск пилотов. Потом Владимирский, начальник станции, вызвал на разговор всю компанию Смелякова и вставил им такую шпильку, что разговоров хватило ещё на месяц. В том смысле, что мы все белым лебединым клином полетим отсюда к едрене фене, и нас заменят кем-нибудь, имеющим достаточно мозгов, чтобы понять: нельзя делать гуманоидам, с которыми у Земли сложные отношения, гнусные намёки. Никаких оправданий он не принял. «Держите своё либидо при себе!» — и точка.
После Владимирского нас вызвал Шалыгин, но не успел поговорить. Едва он начал что-то втирать про особенности восприятия у ксеноморфов, как у него включился селектор: теперь начальнику станции приспичило что-то срочно донести уже до него. Шалыгин чертыхнулся, извинился и вышел — через несколько часов мы узнали, что его выдернули на Землю, дав три часа на сборы: что-то там случилось ужасно важное. Так что никакой лекции по ксенологии не вышло — и это, кажется, тоже сыграло свою роль.
Потому что разнос от Владимирского нашего Смелякова не угомонил, даже, похоже, наоборот. Смеляков утвердился в мысли, что контакт — дело хорошее и правильное. Он даже к батюшке ходил беседовать, и тот, видно, тоже сказал, что контакт — хорошее и правильное дело. Богоугодное. Может, наш батюшка был чуток миссионер по натуре… в общем, он не стал Смелякова отговаривать, даже благословил, кажется, только предостерёг против неприличного поведения.
И Смеляков завёл манеру, встречаясь с их патрульным в воздухе, крыльями качать, привет, мол. Они сначала вроде не заметили или не придали значения, а потом начали повторять на своих «летающих блюдцах» — как будто у нас завелось с ними своё приветствие. Потом в сильный шторм у них с крепёжки в заливе оторвало буй с измерительной аппаратурой — и Смеляков с Гицадзе им этот буй нашли, его прибило к нашему берегу.
Тоже, конечно, демонстративно не стали его расковыривать и не отправили аналитикам — хоть формально это могло считаться нарушением наших правил, могли бы даже на губу загреметь. Океан есть океан: что оторвалось и уплыло — то уже вроде и не ваше. Но парни изобразили джентльменов.
Шедми приплыли к нейтральному островку на катере, а мы посадили туда орнитоптер. И Смеляков им этот буй передал в торжественной обстановке; жаль, что биологинь не было, приплыли океанологи, трое парней, бульдоги с клыками — но одна девушка с ними всё-таки оказалась, новенькая, мы её раньше не видели. С двумя косами, почти по-настоящему русыми. И даже, кажется, улыбнулась.
Наши вообразили, что вся эта история немного разморозила отношения. А тут ещё случилось ЧП — даже не определю сходу, у них или у нас.
И ведь надо же было так случиться, что патрулировал океан именно Смеляков! У него вообще был удивительный талант соваться именно туда, где что-то заваривается. Так вот, Смеляков вёл орнитоптер довольно низко, следил за косяком рыбы: наши интересовались, какая рыба тут местная, а какую шедми адаптировали — иногда мы по заказу кого-нибудь ловили и относили биологам, чтобы они прочитали ДНК. И вдруг он увидал в океане человека! Километрах минимум в пяти от берега.
Уже потом, конечно, сообразил, что это шедми. После того, как передал сообщение: «В открытом океане — человек!» Просто совершенно непонятно было, откуда он там взялся: погода стояла не ахти, слегка штормило, температура воды — градусов шесть-семь, не больше, человек бы в таких условиях долго не продержался. Сердце в холодной воде останавливается — и Васькой звали.
А этот — плыл. Но, конечно, было непонятно, сколько он ещё сможет плыть, даже если он — шедми.
В общем, Смеляков закономерно решил, что бедолагу надо спасать. Приводнить орнитоптер не рискнул, но снизился до минимума. И рассмотрел: плыл-то пацан!
Лет, может, двенадцати, но точно не больше! Головёнка лысая. Почему-то у них все мальчишки лысые — волосы начинают отрастать только у юношей. Но к девчонкам это не относится — девчонки с гривой с рождения… в смысле — обрастают, как только бельковый пух облезет, даже раньше.
Смеляков кинул пацану трап — а пацан нырнул. Как натуральный тюлень: вдохнул и — бульк! И пропал.