— Помощи от руководства КомКона — не жди, — сообщил Воропаев с отвращением. — Разбирайся сам. Посмотрим, что ты скажешь на Мировом Совете и какими словами им будешь объяснять.
— А я и не буду объяснять, — сказал я. — Я буду спрашивать.
Воропаев вскинулся:
— Вот только посмей! Только посмей вякнуть о каких-нибудь там беременных девчонках и домашних любимцах перед журналистами! Я тебе ответственно заявляю: военные не спустят. Спровоцируешь — хана твоему гадюшнику, так и знай!
— А, вот как, — сказал я задумчиво, свернул ВИДпроектор и принялся крутить его в руках. — Об этом шантаже я, наверное, тоже должен молчать? Как бы теперь ещё уговорить молчать моих мальчиков, которые наш разговор пишут… на орбите… Они же озорники такие, ты знаешь: никогда старших не слушают…
— Сволочь ты, Майоров, — уже без всяких театральных номеров сказал Воропаев. — Гад. Ну чего ты хочешь? На моё место метишь? Подсиживаешь меня? Скандал тебе нужен, да? Истерика в Мировом Совете? Чтобы все стервятники из соцсетей слетелись, да? И прониклись горестями твоих тюленей? Ну-ну, встретимся завтра, на Совете. Я больше ничего не скажу, делай, что хочешь. Хочешь подразнить военных — давай. Скандала хочешь — рискни. Только не думай, что всё это выйдет просто и гладко. И сюсюкаться с твоими тюленями Земля не будет, хоть ты тресни, — отучили её, люди поумней тебя. Клоун.
— Страшно тебе, Самуил? — спросил я. — И кого больше боишься: военных, коллег, господа бога? Или мёртвые дети являются?
— Пошёл вон, — тихо сказал Воропаев. — Карьерист поганый. Ничего святого. Ублюдок.
Я очень любезно попрощался и ушёл. По дороге закинул под язык капсулку сердечного стимулятора, а в нашем отеле, охраняемом, как Бастилия, попросил Аню сделать мне инъекцию кардиопротектора. Потому что чего мне ужасно не хотелось, так это инфаркта прямо перед Советом. Этот мой инфаркт очень и очень многим развязал бы руки и языки.
Разумеется, глав государств на Совете не было. Не по чину нам. Были полномочные представители. Очень наглядно нам показали: Шеда как мира, как оппонента, как политической единицы — больше нет. И нечего было их сюда переть: они, мол, всё равно уже никакой роли не играют.
А мы, КомКон, считаем, что играют. А мы считаем, что Шед существует — как этнос и как политическая единица. Конечно, земляне отродясь не принимали никаких аргументов, кроме физической силы, а у нас только разум и добрая воля… Но на Земле свет клином не сошёлся — Вселенная большая.
А у Шеда есть Старшие Братья, правительство. И Бэрей с Гэмли — его представители. И они не виноваты, что с ними поступили и поступают подло.
Я часто слышал в последнее время, что наша победа в этой поганой войне — это своего рода продолжение эволюции в космосе. Борьба за существование. Побеждает, мол, сильнейший — а так кулаками махать, как Земля, мало кто может в обозримом пространстве. Поэтому мы, видите ли, наиболее приспособленный вид, а остальным положено уважать и бояться.
На примере Шеда вооружённые силы Земли продемонстрировали всем окружающим разумным существам, кроме прочего, чего именно следует бояться. «Нас не трогай — и мы не тронем», — это пели мы, и не раз… и, если не задумываться, очень это здорово звучит. И фальши наши новые инопланетные знакомые с непривычки не замечают.
Только я лично думаю, что приведёт это к совершенно обратному эффекту. Потому что даже в дикой природе, среди всего этого буйства стихийных сил, кроме кулаков и прочих атомных ракет, должно быть у существа для выживания и ещё что-то… Впрочем, это уже не для Мирового Совета философия. И даже не для Галактического Союза, к нашим взглядам непривычного, судящего слишком прямолинейно — оттого, предположу, и отдавшего Шед. Поверили нам. А наши сограждане уже больше двухсот лет твердят: из космоса может прийти только зло. Хочешь мира — готовься к войне. Инопланетное вторжение — любимая страшилка, наши её с молоком впитали. И утвердились в этой мысли. Как тут кого-то разубедишь — после войны-то…
Себя мы, приматы, всем показали. Остаётся взглянуть, что покажут нам.
Посадили моих тюленят и меня заодно буквально в клетку. За бронестекло. Потому что с нами, всё-таки, шедми, кто их, шедми, знает, может, мы террористы и собираемся мстить. Это бы все поняли, положа руку на сердце.
Зато соотечественники в упор не понимают: у нас — дети! Пять тысяч душ, зависят от тех самых разума и доброй воли. И если ради их жизней нам надо вести себя лояльно и мило — мы будем. И даже не употребим в речах те слова, которых уважаемые приматы заслуживают.