— Зачем? — удивилась я.
— В старину считалось, что так устанавливаются нерушимые кровные узы между островами-побратимами, — сказала Гэмли. — Наши предки верили, что душа рода вселяется в белька, когда он начинает линять, а кровь рода при нём с момента зачатия. Вот и получалось, что обменыш по духу родня приёмным братьям-сёстрам, а по крови — родня матери и отцу. Своего рода двойное родство: ни духовную, ни кровную родню обменыш не может обидеть. Так иногда прекращались долгие войны.
— Но вы до сих пор это практикуете? — спросила я. — И ты росла без матери?
— Да, — Гэмли свела кончики пальцев, я уже знала, что это жест согласия. — Сейчас — особенно практикуем. Бывает, что привозим обменышей издалека. Понимаешь, население острова — всегда очень небольшая группа. Родственные связи ограничены. Теперь-то мы знаем, что «гнев Хэталь», выражающийся в аномалиях и болезнях, которые порой поражали целые популяции островитян — это мутации, поддерживаемые близкородственными союзами. Но и предки это интуитивно чуяли. Потому, во избежание, смешивали кровь с обитателями соседних островов… — и рассмеялась, коротко и глуховато. — Чтобы не гневить богиню замкнутостью.
— Но расти без родителей… — мне это было тяжело понять.
Гэмли очень забавно фыркнула, как котёнок:
— А чем так важно расти именно рядом с родителями? Я потом познакомилась с мамой, к тому времени мы обе уже перешли Межу. Она очень славная… была… — Гэмли, видимо, вспомнила и на её лицо нашла тень. Буквально: оно потемнело.
— Прости меня, пожалуйста, — сказала я, чувствуя, как горят уши. Я вдруг поняла, почему Юлька то и дело говорил, что ему стыдно. И мне вдруг стало стыдно до нестерпимости.
— Ничего страшного, — сказала Гэмли. — Я тоже забываю… забываю о том ужасе, который случился с нами. Я только хотела сказать — мы с мамой быстро стали подругами, но у меня и так было много подруг и сестёр. И братишки… мой милый брат Гэхай… сестрички Луа и Рхути… И чудесные Старшие… наставница Кэлаэ, доктор Никай, наставница Оли… тяжело дышать, когда думаю, что все они уже мертвы. Что нет нашего дома — Скального Приюта. Нет грибных пещер, бухточки, где мы растили ламинарию, подводного грота, где жили каракатицы… Нет маленького города на нашем островке, тихого-тихого — но с лучшей медицинской Академией в Серых Водах… туда отовсюду приезжали учиться на акушеров и детских врачей, там учился Данкэ из Коро, который потом изобрёл эту уморительную и гениальную формулу… и я там училась, только на другом курсе… Нет Лабиринта Хэталь, нет Сада Духов, нет галереи статуй. Ничего больше нет. Астероиды. Радиоактивный пепел.
Я слушала её — и мне становилось не стыдно, а страшно.
— Ты ненавидишь людей? — прошептала я.
Гэмли помолчала, глядя куда-то мимо. Потом медленно проговорила:
— Был проект тотального удара… по Земле. На уничтожение. За него голосовал народ Шеда… и проект не прошёл. Мы решили не развивать наступление дальше ваших колоний. Не смогли уничтожить ваш мир… ваш дом и ваших детей… Мы сочли, что это будет зло из глубин, которое убьёт душу нашего народа… и, очевидно, ошиблись.
Мне было так худо, что хотелось провалиться сквозь стальное покрытие трюма. Или умереть. Больно. И я больше ничего не могла сказать.
Гэмли тихо встала и ушла к комконовцам и своему товарищу.
Я осталась. Я не могла ни с кем разговаривать. Меня душил ужас, и я ничего не могла с ним поделать.
Юлька меня увидел — и, по-моему, сразу понял. Он подошёл, сел рядом и обнял меня, прижал спиной к своей груди. Я взяла его за руки, ткнулась в его ладони лицом — и не помню, сколько времени так просидела. И он молчал, это хорошо, потому что говорить не было сил.
Но потом всё-таки эта удавка ужаса прямо на душе постепенно разжалась — и я решила, что не имею никакого морального права отворачиваться и закрывать глаза.
Я — журналист. Мне надо смотреть — даже если глаза потом вытекут.
Я распаковала камеру, привычно закрепила её за ухом, так, чтобы объектив оказался над правым глазом, и подключила её к диктофону. И запустила. Решила больше вообще не выключать.
К тому моменту, когда мы готовились стыковаться с этой несчастной станцией, где дети, я уже многое успела понять.
Например, что КомКон для шедми — свои. Что к ним это «мы, очевидно, ошиблись» будто бы и не применимо до конца. Шедми исключали их из числа людей: комконовцы и Юлька были… ладно. Они просто не воевали с Шедом. Все воевали — и я воевала, что там! — а они нет. Поэтому они были исключением.