После "Эпилога" Мартен дю Гар долгое время ничего не издавал. И только из "Воспоминаний" (1956) мы узнали о работе писателя во время и после второй мировой войны. Уже с 1941 года, среди потрясений войны и оккупации, у Мартен дю Гара опять возникает мысль о большом романе, на этот раз в свободной форме "Дневника", который мог бы вобрать его мысли о жизни, воспоминания, наброски, накопленные за сорок лет. В нем мог бы отлиться весь жизненный опыт писателя. Роман был задуман в форме дневников старого полковника Момора, живущего в своем поместье во время оккупации Франции гитлеровцами. Эта книга должна была стать итогом жизни писателя и своеобразным его завещанием - "завещанием целого поколения накануне полного разрыва между двумя эпохами человечества". Благодаря свободной форме такой роман мог бы продолжаться бесконечно и, по замыслу писателя, мог быть прерван лишь его смертью. После смерти писателя в 1958 году опубликованы пока лишь отдельные фрагменты из "Дневника полковника Момора"[1]. Судя по записям Мартен дю Гара, он столкнулся в работе с большими трудностями. Полковник Момор, как сложно задуманный образ, довольно далек от самого писателя, и мысли Мартен дю Гара о жизни, о современности, о войне, видимо, с большим трудом поддавались изложению от имени Момора. Отсюда непрестанные попытки изменять композицию романа, попытки разорвать его на цепь новелл и опасения Мартен дю Гара, что "большой роман" может остаться неосуществленным. Но, судя по дневникам, были и трудности идейного порядка.
Автор столь острых политических романов, как "Жан Баруа" и "Семья Тибо", Мартен дю Гар не считал для себя возможным принимать участие в политической борьбе, и непосредственно, и в качестве публициста. Он сожалел о писателях, которые "ради минутного воздействия отказываются от воздействия более долговечного". И поскольку Мартен дю Гар годами жил уединенно в маленькой провинциальной усадьбе, поглощенный лишь работой писателя, о нем складывалось представление как о затворнике, который, отрешившись от бурь эпохи, в уединении лепит свои образы. Записи дневника во многом разрушили эту легенду. Они показывают, с каким жгучим интересом писатель следил за политическими событиями, как он был обеспокоен настоящим и будущим мира. Порой, упорно отыскивая точное слово, в дни, когда на политическом горизонте снова сгущались тучи, Мартен дю Гар казался себе безумцем. "У Архимеда не было чувства юмора", - записывал он иронически в годы войны.
Ключ к идейным трудностям Мартен дю Гара, думается, надо искать в его оценке судьбы его поколения. Он понимал, что задачи современности состоят не в перекрашивании фасада, но в постройке нового здания. В дневнике 1945 года он записывал: "Надо все пересоздать заново: города, учреждения, нравы..." Но вместе с тем со свойственной ему честностью художника он, видимо, сомневался в том, что сам он сможет ответить на запросы молодого поколения, призванного построить новый мир. Ему казалось, что люди, воспитанные, подобно ему, в духе старых представлений о гуманизме и демократии, в какой-то мере уже являются анахронизмом. Вероятно, сложность обстановки, возникшей после второй мировой войны, невозможность дать четкие ответы на запросы молодежи и породили главные трудности, с которыми он столкнулся в "Дневнике полковника Момора". Художник, столь уверенно утверждавший своим творчеством идею преемственности, эстафеты поколений, кажется, усомнился, может ли она быть передана в современной обстановке.
Между тем высокая оценка, которую творчество Мартен дю Гара получило в странах социализма и в прогрессивной критике, явно опровергала эти сомнения. Может быть, это почувствовал и сам писатель. К его семидесятипятилетию (1956) в издательстве Галлимара вышло полное собрание его сочинений, с большой вступительной статьей Альбера Камю, включавшее "Воспоминания" и обширную библиографию. В это же время во Франции появился и ряд критических работ о его творчестве. В письме к одному из критиков Мартен дю Гар писал: "Мне бы хотелось... чтобы я мог уйти с мыслью, что оставляю после себя роман, который сможет (не потому, что я хотел этого или намеренно к этому стремился, - но ведь это и есть самый верный путь) облегчить читателям "познание истории" завтрашнего дня".
"Семья Тибо" останется надолго. Сделав последним словом романа имя Жан-Поля, Мартен дю Гар подчеркивал его открытый конец. Он обращается к каждому новому поколению, пробуждая острое чувство движения истории. Этот большой, казалось бы, замедленно развивающийся роман в действительности передает внутреннюю динамику общества.
Воспринимая "Семью Тибо" как эстафету, переданную нам, не будем искать в ней, как и вообще в больших произведениях, ни поверхностных исторических аналогий, ни школьных примеров.
Каждый поворот истории выдвигает свои задачи и предоставляет нам найти их решение. "Семья Тибо" не пытается подсказывать их. Она лишь говорит о долге, об ответственности народов и отдельного человека перед историей. Но это не сухой, нравоучительный "долг" моралистов. Ответственность, которую имеет в виду Мартен дю Гар, совпадает о потребностью полного выражения нашей собственной личности, потребностью в творчестве, в действии, в том, чтобы пересоздавать мир, согласно нашим планам и моделям.
Каждое поколение, говорит Мартен дю Гар, - лишь звено в бесконечной цепи. И каждое поколение не имеет права уклониться от выполнения своего долга: оно должно передать следующему поколению опыт более зрелым, формы жизни - обогащенными.
Е.Гальперина
СЕМЬЯ ТИБО
Посвящаю "Семью Тибо" братской памяти Пьера Маргаритиса, чья смерть в военном госпитале 30 октября 1918 года уничтожила могучее творение, вызревавшее в его мятежном и чистом сердце.
Р.М.Г.
СЕРАЯ ТЕТРАДЬ Перевод М.Ваксмахера
На углу улицы Вожирар, когда они уже огибали здания школы, г-н Тибо, на протяжении всего пути не сказавший сыну ни слова, внезапно остановился:
- Ну, Антуан, на сей раз, на сей раз я сыт по горло!
Молодой человек ничего не ответил.
Школа оказалась закрытой. Было воскресенье, девять часов вечера. Сторож приотворил окошко.
- Вы не знаете, где мой брат? - крикнул Антуан.
Тот вытаращил глаза.
Господин Тибо топнул ногой.
- Позовите аббата Бино.
Сторож отвел их в приемную, вытащил из кармана витую свечку, зажег люстру.
Прошло несколько минут. Г-н Тибо без сил рухнул на стул; он опять пробормотал сквозь зубы:
- Ну, знаете ли, на сей раз!..
- Прошу извинить, сударь, - сказал аббат Бино, бесшумно входя в комнату. Он был очень мал ростом, и, чтобы положить руку на плечо Антуану, ему пришлось встать на цыпочки.
- Здравствуйте, юный доктор! Так что же случилось?
- Где мой брат?
- Жак?
- Он не вернулся сегодня домой! - воскликнул г-н Тибо, поднимаясь со стула.
- Куда же он ушел? - спросил аббат без особого удивления.
- Да сюда, черт побери! Отбывать наказание!
Аббат заложил руки за пояс.
- Жака никто не наказывал.
- Как?
- Жак сегодня в школу не приходил.
Дело запутывалось. Антуан не спускал со священника глаз. Г-н Тибо передернул плечами и обратил к аббату одутловатое лицо с набрякшими, почти никогда не поднимавшимися веками.
- Жак сказал нам вчера, что его оставили на четыре часа без обеда. Сегодня утром он ушел, как обычно. А потом, часов около одиннадцати, вернулся, но застал только кухарку, мы все были в церкви; сказал, что завтракать не придет, потому что оставлен на восемь часов, а не на четыре.