Выбрать главу

Он отказался.

Пилот работал с Ричардли в своем маленьком кабинете в "Говорильне".

Они были одни. Мейнестрель стоял за спиной Ричардли, сидевшего у стола; оба склонились над лежавшими перед ними документами.

Когда Мейнестрель увидел Жака, глаза его засветились дружелюбным удивлением. Затем его острый взгляд стал неподвижным: какая-то мысль возникла у него в голове. Он наклонился к Ричардли, словно спрашивая о чем-то, и движением подбородка указал ему на Жака:

- Кстати, раз он возвратился, почему бы не его?

- Конечно, - одобрил Ричардли.

- Садись, - сказал Мейнестрель. - Сейчас мы кончим. - Он опять обратился к Ричардли. - Пиши... Это к швейцарской партии. - И сухим, бесцветным голосом стал диктовать: - "Вопрос поставлен неправильно. Проблема заключается не в этом. Маркс и Энгельс в свое время могли становиться на сторону той или иной нации. Мы не можем. В тысяча девятьсот четырнадцатом году мы, социалисты, не имеем права делать какое бы то ни было различие между европейскими державами. Война, которая угрожает разразиться, - это война империалистическая. У нее нет иных целей, кроме тех, к которым стремится финансовый капитал. В этом смысле все нации находятся в одинаковом положении. Единственной целью пролетариата должно быть поражение всех империалистических правительств без различия. Мое мнение таково: абсолютный нейтралитет..." Подчеркни... "В этой войне обе группировки капиталистических держав будут пожирать друг друга. Наша тактика - предоставить им заниматься самоуничтожением. Помочь им пожирать друг друга". Нет, зачеркни эту фразу. "...Использовать обстоятельства. Динамика общественного развития направлена влево. Революционное меньшинство всех стран должно работать над увеличением этих динамических сил в критический период, чтобы в подходящий момент пробить брешь, через которую ворвется революция".

Он замолк. Прошло несколько секунд.

- Почему Фреда не идет? - произнес он скороговоркой. Он взял со стола блокнот и принялся делать краткие заметки на клочках бумаги, передавая их Ричардли.

- Это - для комитета... Это - в Берн и Базель... Это - в Цюрих.

Наконец он встал и подошел к Жаку.

- Так ты, значит, вернулся?

- Вы мне сказали: "Если в воскресенье или понедельник ты от меня ничего не получишь..."

- Правильно. След, который я имел в виду, никуда нас не привел. Но я как раз собирался написать тебе, чтобы ты оставался в Париже.

Париж... Жака охватило неожиданное волнение, проанализировать которое у него не было времени. В припадке немного малодушной слабости, словно отказываясь от какой-то борьбы, словно перекладывая на кого-то другого тяжесть некоей ответственности, он внезапно подумал: "Они сами этого захотели".

Мейнестрель продолжал:

- В настоящий момент нам удобно будет иметь там человека. Заметки, которые ты посылаешь, небесполезны. Они характеризуют температуру среды, которая мне плохо известна. Наблюдай за тем, что происходит в "Юма" еще внимательнее, чем за тем, что делается в ВКТ*. Насчет ВКТ у нас есть и другие источники информации... Следи, например, за сношениями Жореса с соцдемами{543}, с англичанами. За его демаршами на Кэ-д'Орсе{543} по линии отношений между Францией и Россией... Да я тебе уже все это говорил... Ты приехал сегодня утром? Не устал?

______________

* Всеобщая конфедерация труда.

- Нет.

- Можешь ты опять ехать?

- Сейчас?

- Сегодня вечером.

- Если необходимо, поеду. В Париж?

Мейнестрель улыбнулся.

- Нет. Придется сделать небольшой крюк: Брюссель, Антверпен... Ричардли тебе растолкует... - Вполголоса он добавил: - Ведь она должна была прийти сейчас же после завтрака!

Ричардли закрыл железнодорожный указатель, который он просматривал, и поднял к Жаку свою острую мордочку:

- Есть подходящий поезд сегодня вечером в девятнадцать пятнадцать; в Базеле ты будешь в два часа утра, а в Брюсселе - завтра около полудня. Оттуда отправишься в Антверпен. Тебе надо там быть завтра, в среду, не позже трех часов дня... Эта миссия требует кое-каких предосторожностей, потому что дело во встрече с Княбровским, а за ним наблюдают... Ты его знаешь?

- Княбровского? Да, отлично знаю.

Жак слышал о нем во всех революционных кругах еще до того, как встретился с ним. Владимир Княбровский отбывал тогда последние месяцы заключения в русской тюрьме. Как только его освободили, он возобновил агитационную работу. Этой зимой Жак встретился с ним в Женеве, и с помощью Желявского он даже перевел для швейцарских газет отрывки из книги, которую Княбровский написал во время заключения.

- Смотри, будь осторожен, - сказал Ричардли. - Он теперь обрит наголо, и, говорят, стал совсем на себя непохож.

Он стоял, слегка склонившись вбок, сложив тонкие губы в неизменную улыбку, и смотрел на Жака своим умным, самоуверенным взглядом.

Мейнестрель, заложив руки за спину, с озабоченным видом прохаживался взад и вперед по узкой комнате, чтобы восстановить кровообращение в больной ноге. Внезапно он повернулся к Жаку:

- В Париже все были безрассудно уверены в том, что Австрия проявит умеренность, не правда ли?

- Да. Вчера в "Юма" говорили, что австрийская нота даже не требует ответа к определенному сроку...

Мейнестрель подошел к окну, поглядел во двор и, снова приблизившись к Жаку, сказал:

- Ну, это еще вопрос!..

- Вот как?.. - пробормотал Жак. Легкая дрожь пробежала по всему телу, и на лбу выступило несколько капелек пота.

Ричардли холодно отметил:

- Хозмер был совершенно прав. События развиваются очень быстро.

На минуту наступило молчание. Пилот снова принялся ходить взад и вперед. Он явно нервничал... "Из-за Австрии? - думал Жак. - Или из-за отсутствия Альфреды?"

- Вайян{545} и Жорес правы, - сказал он. - Надо, чтобы правительства оставили всякую надежду на то, что массы примирятся с их милитаристской политикой. Надо заставить их согласиться на посредничество! Угрозой всеобщей забастовки! Вы сами видели - неделю назад эта резолюция была принята на съезде французской партии огромным большинством голосов. Впрочем, насчет самого принципа разногласий вообще нет. Но в Париже ищут способа убедить немцев и добиться, чтобы они высказались так же категорично, как мы.

Ричардли покачал головой.

- Они никогда не согласятся... Их довод - старый довод Плеханова и Либкнехта{545} - довольно веский: когда речь идет о двух странах, из которых в одной социалистическое движение сильнее, чем в другой, первая в случае забастовки будет с головою выдана второй. Это очевидно.