— Знал!.. Все ты знал!.. Нож куда дел?
— Какой нож?! — встрепенулся Глицевич.
— Которым ты убил!
— Не убивал я!
— Ну да, — презрительно скривил губы Евграфов.
— Где мой адвокат? Я ничего не скажу без адвоката!
В ответ Евграфов грозно глянул на Каурова.
— Почему задержанный без наручников?
Глицевич фактически оказал сопротивление, пытался сбежать от правосудия, Кауров имел полное право держать его в наручниках, но распорядился их снять. Возможно, Глицевич вовсе не убийца. Но объяснять Кауров ничего не стал, отделался стандартным ответом.
— Виноват!
— А почему не за стеклом? Почему не в клетке?.. Этот зверь человека убил!
— Я не зверь! — жалко возмутился Глицевич.
— Зверь! — Евграфов вперил в него взгляд. — И твое место в клетке!.. Но ты на это не надейся! Сидеть будешь в общей камере! Как убийца и насильник! Как убийца и насильник чей-то сестры, жены, дочери!.. Завтра же там и окажешься! Завтра! И поверь, никакой адвокат не спасет тебя от расправы!
— Но я Ларису не насиловал!
— Это ты скажешь своему адвокату! Потом! — зловеще усмехнулся Евграфов.
— И не убивал, — подавленно пробормотал Глицевич.
Евграфов крепко задумался, вытянув губы трубочкой и закатив глаза. Глицевич успел вспотеть, пока тянулась пауза.
— Ну хорошо, не насиловал… — наконец согласился он. — Но убил!
— Нет! — мотнул головой Глицевич.
Но Евграфов как будто и не заметил этого.
— Как Лариса оказалась у тебя в машине?
— У них автобус сломался, я подобрал.
— И сразу на речку?
— Ну да.
— И она сразу отдалась?
— Сразу…
— Тебе не показалось это подозрительным?
— Ну, не знаю…
— А если показалось, если она проститутка? Если у нее гонорея, СПИД, сифилис, гепатит?.. Она тебя об этом предупредила?
— Нет.
— Значит, сам догадался! И разозлился! Это ты в гневе швырнул колготки в кусты, Лариса стала уходить, ты ее догнал… Ты действовал в состоянии аффекта, парень! Знаешь, что это такое?
— Сильное душевное волнение?
— Это всего три года лишения свободы!.. Ты чувствовал озноб, онемение рук, у тебя был холодный пот?.. — спросил Евграфов и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Если было, мы тебе поверим. И разрешим написать чистосердечное признание с указанием признаков аффекта. Ты пишешь чистосердечное признание, мы подводим убийство под состояние аффекта, передаем дело в суд, и ты получаешь свои законные три года. А может, и два. Условный срок, извини, обещать не могу.
— Мне нужно посоветоваться с адвокатом!
— Адвокат скажет тебе, что шансов выйти сухим из воды у тебя нет. Потому что, кроме тебя, убить Ларису никто не мог.
— Ну, там машина рядом стояла, — беспомощно пробормотал Глицевич.
— Ну хорошо, машина так машина, адвокат так адвокат, — поднимаясь из-за стола, разочарованно глянул на него Евграфов. — Пусть будет, как должно быть. Изнасилование, убийство с особой жестокостью, камера с уголовниками. И двадцать лет лишения свободы. Или даже пожизненное заключение… Панаев, оформляй! И про меня забудь! Я этому зверю помогать не буду!..
Евграфов направился к выходу, Кауров мог угодить ему, но дверь открывать не стал. Он держал себя в руках, даже не пытался возражать, спорить, но Евграфов вызывал у него отвращение, и кланяться ему — себя не уважать.
— Ну хорошо! — не выдержав остроты момента, сломался Глицевич.
— Что хорошо? — Евграфов остановился, но не повернулся к нему.
— Если в состоянии аффекта, то хорошо, я напишу признание.
Кауров качнул головой, выразительно глянув на несчастного, Евграфов это заметил. И снисходительно усмехнулся. Дескать, учись работать.
— Панаев, оформляй аффект! И три года лишения свободы!
Евграфов сам открыл дверь, с укором глянув на Каурова. Начальству нужно угождать, двери открывать, кофе подавать, каштаны из огня таскать. Кауров сделал вид, что не понял намека, а Евграфов кивком поманил его за собой.
— Что-то не так, майор? — спросил он, глянув на Панаева, который угодливо закрывал за ним дверь.
— Глицевич правильно все понимает, в этом деле всё против него. — Кауров старался четко излагать свои мысли.
— И всё против него и все… Или не все? — в поисках подвоха глянул на него Евграфов.
— На ноге потерпевшей обнаружен свежий прижизненный синяк, возможно, Глицевич действовал грубо, возможно, даже изнасиловал потерпевшую.
— А затем убил!
— Очень может быть.
— Давай без ромашек, любит — не любит. Глицевич убил! Я эту шкуру насквозь вижу!.. Кстати, как фамилия потерпевшей?