В этом бабушка ошиблась. Впрочем, она сама это поняла довольно рано. Я осознала куда позже. С Витой мы не чувствуем друг друга. Нет и не было мистической связи. И поддержки не было, и утешения. Лишь предательство.
— Полина совсем звезданулась, скажи, — криво улыбнулась Вита. — Вот позорище — сестра в психушке.
— Позорище — не психушка, а то что Полина сына в своё сумасшествие втянула и чуть не убила.
— А, да, у нее же малой есть. Но там папашка в наличии, да и пацан мелкий, не переживай за него, — отмахнулась сестра.
Прелесть какая.
— Ты про Полину пришла поговорить?
— А ты пропустишь меня дальше порога?
— Прошу, — усмехнулась и, неожиданно для себя, успокоилась.
Больше не психую из-за Виталины. Дешевка она — это я окончательно поняла после ее высказывания про племянника. Ни капли жалости в ней нет, уважать Виталину не за что, а значит и бояться — тоже.
— Думала, прогонишь меня, — Вита опустилась за стол.
— Почему же?
— Из-за Ильи. Ты же всё узнала. Почему со мной начистоту не поговорила, Даш? Испугалась?
— Я? Тебя? — удивилась искренне.
— Ну да.
— Не испугалась, — улыбнулась я.
Просто противно было. И в шоке была — не без того.
— Я очень благодарна тебе за Илью, — Вита состроила грустное личико. — Пока я не могла — ты моего ребенка растила. Даш, это бесценно, и я обязательно отплачу тебе.
— Упаси меня Господь.
— Я, правда, благодарна тебе. Как и любая мать была бы благодарна.
— Мать… перемать, — скривилась я. — Ты своего сына похоронила. А к моему — не лезь.
— У меня выбора не было! Дашка, — Вита вскочила со стула, руки заламывает, на меня с отчаянием смотрит, — я в ужасе была, потому так поступила. И ночами еле засыпала. Успокоилась только когда Данилу сообщила что наш малыш в детском доме, адрес назвала, и он забрал сына — тогда я выдохнуть смогла.
— Ой, сказочница, — махнула рукой, села на стул сама и приготовилась к представлению.
— Просто Робб узнал, что Леон не от него, и я…
— И ты не хотела терять денежного мужа. Решила «похоронить» ребенка, манипулировать чувством вины своего мужа, чтобы и дальше жить припеваючи, — договорила за Виталину.
Она замотала головой, губы поджала. Глаза слез полны, но они пока не пролились.
— Нет, всё не так было. Даш, Робб так взбесился, когда про Леона узнал. А я испугалась страшно. Мести боялась. В голове такая каша была: думала, что если с Леоном буду жить — Робб отомстит мне через сына. Да и от родовой депрессии я тогда не отошла. И вот, решилась на такой кошмар — разыграть смерть Леона, отдала его в детский дом, приплатила кое-кому и всё устроила. Мне это почему-то умным решением казалось, но как только дело было сделано — сразу же пожалела. И Данилу сообщила.
Помню я «родовую депрессию» Виталины — как она на побережье фотосессии устраивала, выкладывала фотки из люксовых магазинов, снимала влоги с прогулочных яхт… всем бы так в депрессию впадать.
— Вит, кончай бредить.
— Я очень сожалею, Дашуль. Любой человек может оступиться. Мной страх владел. Да, ты отчасти права насчет бреда — я не просто испугалась за сына, я еще и мужика выбрала. По глупости. По наивности. Должна была Леона выбрать, а я — Робба. Дура, что уж, — развела она руками. — Потом увидела как Робб горевал из-за Леона, и поняла что он зла бы сыну не причинил, даже неродному. И в ужас от себя пришла, а назад уже не повернуть. Я признаю свою вину, и на колени перед тобой встать готова, благодаря за то что ты мои обязанности перед сыном выполняла. Маму ему заменяла.
— Я его мать, Вита. Не ты, а я. Я не заменяла, я стала мамой Ильи, и останусь ею, пока жива буду, — отчеканила я, глядя в бесстыжие, так похожие на мои глаза.
Из глаз сестры слезы потекли. Красиво плачет, чтоб её, в этом мы не похожи.
— Я очень прошу тебя позволить мне быть с сыном. Даш, что бы ты ни говорила — это МОЙ сын, а не твой. Ты тётя, а мама — я. Это не изменит даже моя ошибка. Отдай мне Леона.
— Ты с ума сошла? — вскинулась я, спокойствия как не бывало.
— Ты же теперь знаешь правду. И, глядя на Леона, будешь понимать что родила его я. От мужа твоего. Срываться станешь на нём, ненавидеть. А я исправилась, и вину перед сыном всю жизнь хочу заглаживать. Просто верни мне моего мальчика! Роди своего, усынови, а моего — отдай, будь человеком.
Вита молит меня, и смотрит тоже с мольбой, рыдая беззвучно. Словно я отняла у нее ребенка, планирую на нем боль вымещать, а она — любящая мать. Оступившаяся. Черт бы ее взял! Да, оступиться каждый может, но не так!
— Ты больная, дорогая моя. Что ты несешь? Я даже разъяснять тебе не хочу, насколько твои предположения и просьбы неуместны. Легла под моего мужа в моем же доме, разыграла смерть своего сына, скинула его как балласт в детдом, и якобы раскаялась? Вита, если это все что ты хотела сказать — пошла вон из моего дома. Не приходи, не звони, встретишь меня на улице — сделай вид что мы незнакомы, — выплюнула с отвращением.