Один из них оказался настолько великодушным, что принес беглецам полное ведро питьевой воды. Такой оборот дела поднял настроение пассажиров, и они уже начали надеяться, что их путешествие окончится так же благополучно, как началось. Надежда — вещь хорошая, зачастую она является источником нравственных и даже физических сил, но что в ней толку, если пароход идет из порта, где свирепствует заразная болезнь? Ты мечтаешь о чайных плантациях на далекой земле предков, с радостью голодаешь, считая каждый цент, а пароход в пути бросает якорь и поднимает желтый флаг. И на этом все кончается. Самое страшное в том, что ты ничего об этом не знаешь и не узнаешь никогда.
4
На рассвете «Саутэрн Принс» встал на якорь на Галвестонском рейде. Спустя час к пароходу подошел портовый катер, и капитан получил распоряжение всей команде немедленно оставить пароход и на несколько дней перебраться в карантинные помещения. Галвестонские власти уже знали, откуда идет «Саутэрн Принс». Янки не имели ни малейшего желания рисковать своим здоровьем и подвергать опасности жизнь.
Ввиду исключительности обстановки сейчас нельзя было применять медленно действующие средства дезинфекции. Поля сражения, находящиеся за океаном, требовали боеприпасов, пушек, танков и людей, и обстоятельства не позволяли держать в бездействии пароход грузоподъемностью в восемь тысяч тонн.
Экипаж сошел на берег, а на пароход прибыла дезинфекционная команда. Все произошло с такой быстротой, что люди, еле успев забрать с собой разрешенные вещи, уже оказались на катере санитарной полиции, а полчаса спустя — в карантинном бараке.
— Что теперь будут делать с пароходом? — спросил у Яновского кто-то из трюмных.
— То же, что и с нами, только более бесцеремонным способом, — ответил первый штурман. — Зальют дезинфицирующим раствором все жилые помещения и вещи, остальное прогазируют, заодно ликвидируют и всех крыс на судне.
— И бункера и междупалубное пространство тоже? — расспрашивал трюмный, заметно волнуясь.
— Непременно. Увидите, теперь у нас не будет ни одной крысы.
Трюмный отошел в сторону и разыскал товарища.
— Ты слышал? — тихо спросил он его.
— Да.
Первый трюмный продолжал еще тише:
— А что теперь будет с нашими семью китайцами?
— Черт возьми! Я совсем забыл о них!.. — тревога товарища передалась и второму трюмному.
— Они ведь не знают, что произойдет на пароходе. А дезинфекционная команда считает, что все люди на берегу.
— Я понимаю. Это очень неприятная штука.
Они отошли в угол и стали совещаться. О «зайцах» знали только они. Согласно правилам внутреннего распорядка они обязаны были в самом начале сообщить капитану о своем открытии, но китайцы были славные ребята… И оба трюмных молчали, побуждаемые самыми добрыми намерениями. Теперь их вынуждали к молчанию другие обстоятельства — они могли потерять работу, — но еще больше боялись они упреков товарищей, если бы с китайцами что-либо случилось.
— Может быть, перед тем как пустить газ, санитары осмотрят помещение…
— Я считаю, это их обязанность.
Постепенно они успокоились и больше не говорили об этом.
А на пароходе между тем все шло своим чередом и не совсем так, как предполагали трюмные. Дезинфекционная команда в первую очередь принялась за жилые помещения, начиная с салона и кончая кубриками. Затем дезинфицировали камбуз, штурманскую рубку, капитанский мостик, будку телеграфиста, продуктовую кладовую и гальюны. До обеда с этим было покончено. Затем они подготовили все для газовой дезинфекции. Задраили иллюминаторы машинного отделения, закрыли все двери и люки, заткнули вентиляторы, так что междупалубное пространство с бункерами и машинным отделением превратилось в совершенно изолированную камеру.
В два часа пустили газ. Невидимыми волнами хлынул смертоносный угар, растекаясь по всем ходам и отсекам, медленно, но неудержимо проникая в самые укромные уголки.
Изредка до дезинфекторов из-под палубы доносился царапающий звук, хруст угля и приглушенные стоны, но, занятые работой, они не прислушивались к этим звукам.
— Крысы. Чувствуют, что настал их последний час, и ищут выхода.
Они ошиблись наполовину. Там были и крысы…
Потом все стихло, и вечером, закончив работу, дезинфекционная команда отправилась на берег. На пароходе осталось только двое дежурных.
После такой решительной борьбы с бациллами карантин на третий день кончился. Помещения, подвергшиеся воздействию газа, проветрили, раскрыли настежь иллюминаторы и двери, чтобы сквозняком вынесло остатки смертоносного яда. Когда открыли люки междупалубного пространства, глазам присутствующих представилась необычная картина: повсюду валялись сотни крысиных трупов, странно вздувшихся, и все они лежали, задрав кверху лапки, словно по какому-то неизвестному закону природы перед смертью центр тяжести у них переместился в спину. Тут же у люков лежали семь человеческих трупов — все ничком. Они не лежали вместе, а находились в разных частях междупалубного пространства, у выходов, дверей, люков и вентиляторов. Судя по тому, в каком положении находились их тела, можно было понять, что газ проник к ним, когда они не спали, и что они цеплялись за жизнь до последней минуты, искали выхода, свежего воздуха.
— Трагический случай. Лишнее предостережение любителям приключений…
Напрасно ожидали своих хозяев чайные плантации в далеком Китае.
5
Часть груза пароход получил в Галвестоне, за остальным нужно было отправляться в Балтимор. Выяснилось, что следующим рейсом «Саутэрн Принс» пойдет в Бейрут и Смирну. Отпустят ли его потом на регулярные рейсы линейного плавания или до окончания войны оставят трампом — этого никто не знал. Предприимчивый Яновский уже начал выяснять, какими торговыми делами можно здесь заняться. В скором времени он установил контакт с балтиморскими «портовыми крысами» и узнал, что выгоднее всего возить контрабандой смирнские ковры. Правда, риску было больше, чем на юге, да и нажить можно «только» двести процентов на сумму вложенного капитала, но это все же лучше, чем ходить в рейс пустым и довольствоваться штурманским жалованьем.
Как в Галвестоне, так и в Балтиморе Ингус встретил много латышей. Большинство из них приехало в Соединенные Штаты за последние два года, и в основном это были моряки. Они работали на судостроительных верфях и малярами. На заработок они могли жить безбедно. Некоторые пытались уговорить Ингуса, чтобы он остался на берегу, — в плавании, говорили они, он не заработает и половины того, что получит на каком-либо из балтиморских судостроительных заводов или в артели маляров; возможно, ему удастся даже получить место штурмана на американском пароходе или хорошо оплачиваемую должность в порту. Работы здесь было хоть отбавляй, и не хватало рабочих рук.
Ингусу для этого пришлось бы дезертировать с «Саутэрн Принс», а в военных условиях это означало, что он никогда уже не сможет показаться в Англии, где его ждала Мод. Согласится ли она приехать в Соединенные Штаты? Этот вопрос нужно как следует обдумать: прежде всего, следует узнать, как к этому отнесется Мод, и если она примет его план, тогда в следующий рейс можно и остаться.
В Балтиморе Ингус получил письмо от Мод. Она уже знала о том, что пароход переброшен на другую линию и что его теперь нельзя скоро ждать в Манчестер, но приняла это без особого огорчения: «Что же делать? Приходится мириться с обстоятельствами и привыкать к тому, что в жизни иногда не все получается так, как мы хотим. Мало ли что может случиться? Вы живете на одном краю света, я — на другом, рождество наступает и проходит, идут один за другим новые дни с новыми событиями, за которые вчерашний день не несет ответственности…»
Так писала она. По всему видно, Мод примирилась с мыслью, что на рождество свадьба не состоится. Ингус в ответном письме осторожно намекнул ей: может случиться, что его судно задержат за границей до весны, но это окупится. Он предполагает хорошо заработать на палестинских рейсах, и совсем не так уж плохо начать совместную жизнь не с семьюстами фунтов, а с тысячью, а то и больше. Имеющиеся у него сейчас деньги еще нужны ему для оборота, но к осени Мод уже может начать устраивать квартиру — он вышлет ей часть денег. Как она смотрит на настоящий смирнский ковер для гостиной? Он купит его и отправит в Манчестер почтовым пароходом.