Выйдя из кочегарки на палубу, Джонит увидел, как один из матросов выливает на шлак помои.
— Обожди, сосед! — крикнул он, подойдя к матросу. — Ты что сейчас сделал?
— А ты будто не видел? — огрызнулся матрос и собрался уходить.
— Погоди, дружок, не спеши, — Джонит схватил его за обшлаг. — Что тебе здесь, помойка, да? Черные вам, рогачам, лакеями, что ли, нанялись? Кому этот мусор за борт придется кидать? Трюмным. А кто сюда сейчас вылил помои? Ты. Так вот постарайся, чтобы они немедленно были отсюда убраны.
— Убирайся к черту! — выругался матрос, вырываясь от него. В руках Джонита остался кусок обшлага матроса.
— Еще неизвестно, кто из нас скорее уберется к черту, но мне сдается, что это будешь ты. Стоп, сосед… — Джонит, схватив матроса за плечи, подталкивал его к куче шлака. — Сию же минуту убери.
— Даже не подумаю.
Увесистая затрещина усадила матроса на только что вылитые помои.
— А теперь собираешься? — спросил Джонит.
— Я пожалуюсь штурману.
Еще зуботычина, от которой строптивый матрос растянулся на палубе во весь рост.
— А теперь пойдешь жаловаться?
Матрос с отвращением стал собирать помои. Кое-кто издали любовался необычной картиной, а первый механик Дембовский внимательно следил за Джонитом, который стоял над матросом, осыпая, его в виде поощрения самой изысканной бранью. Наконец Дембовский не выдержал и вышел на палубу.
— Что здесь происходит? — резко обратился он к Джониту.
— Уборка, чиф, — небрежно ответил Джонит, скрестив руки на груди. Почитателю военной выправки такое поведение показалось предосудительным, и он вскипел от злости.
— Хватит, — кивнул он матросу, — кончай это. Он уберет потом. Это обязанность кочегаров.
Джонит загородил матросу дорогу.
— Кончай, кончай, все равно тебе рано или поздно придется заниматься этим. Я не прикоснусь к куче до тех пор, пока в ней не останется ничего другого, кроме шлака из топок.
Матрос недоумевал, как ему быть. В присутствии Дембовского Джонит не мог ему ничего сделать, но что будет потом? Не всегда же его будет охранять авторитет чифа. Чтобы дать возможность матросу самому решить, как поступить; Джонит отошел немного в сторону и стал наблюдать. После минутного колебания матрос наклонился над кучей и продолжил начатую работу.
— Я тебе говорю, не делай этого! — шипел, побагровев, Дембовский.
— Ничего, господин механик, мне ведь не трудно, — ответил еще более покрасневший матрос и поспешил закончить то, от чего он только что отказывался и что ему даже запрещал Дембовский — второй после капитана начальник на судне. Это парадоксальное явление, когда человек выполняет неприятную для него работу и когда приказание простого кочегара значит больше, чем запрещение чифа, поразило Дембовского. Кинув на Джонита злобный взгляд, он вернулся в каюту. Добившись своего, Джонит направился в кубрик. Он приобрел себе еще двух врагов, один из которых был не на шутку силен. Но это его не печалило. Совсем напротив, казалось даже, что растущее число противников доставляло ему радость. Чем их больше, тем выше честь; чем сложнее игра, тем она увлекательнее.
«И не таких львов видывали…» — было девизом Джонита, его боевым кличем уже не первый год. И всегда он выходил победителем. Почему на этот раз должно быть иначе?
4
Уже больше двух недель «Пинега» стояла под погрузкой — грузили различный строительный лес. В последние дни штурманам некогда было и дух перевести. Производить осмотр груза помогали боцман Зирнис и один из матросов. Но и помимо осмотра у них находилось много всяких других дел. Волдис Гандрис вел журнал погрузки и чертил ее план. На его плечи ложилась громадная ответственность за правильное размещение многочисленных грузов. По прибытии в Англию их надо было выгружать в определенной последовательности. Если на конечном пункте чего-нибудь не хватит, что-нибудь будет повреждено или спутано с другой партией грузов и этим будет причинен убыток судовладельцу, то пострадает в первую очередь первый штурман: его уволят со службы или, в лучшем случае, понизят в должности. Помимо этого, он еще обязан принимать судовую провизию, краски, бензин, канаты, керосин. Капитан Белдав больше находился на берегу, а возвратясь на пароход, молча следил за деятельностью Волдиса. Дескать, посмотрим, как ты расхлебаешь эту кашу. Я не собираюсь тебя щадить.
К вечеру Волдис настолько уставал, что не в силах был даже просмотреть газеты. Но и тогда его ни на минуту не оставляло хорошее настроение.
— Голова как котел и все еще продолжает разбухать, — жаловался он Ингусу. — Надо будет обтянуть медным обручем, а то в один прекрасный день лопнет.
У Ингуса забот было меньше, но и он почувствовал облегчение, когда в субботу вечером пароход оказался готовым к отправке.
В последний момент, когда портовые чиновники покончили уже со всеми формальностями и по командному мостику расхаживал лоцман, оказалось, что нет одного из кочегаров. Это был Джонит — герой кубрика кочегаров, проклятие матросов и злой дух корабля. Его искали во всех уголках, в машинном отделении, в бункерах, в кубрике, в каютах, но Джонит исчез бесследно. Его вещи находились на судне, следовательно, о побеге не могло быть и речи. Дембовский послал на берег дункемана и одного из трюмных. Те обшарили весь порт, побывали в местах, где обычно моряки выпивают и развлекаются, но нигде его в тот день не видели.
Нечего делать — приходилось отправляться без одного кочегара. В такой короткий срок найти замену Джониту было невозможно. Белдав возмущался, Дембовский прикидывал, кого из трюмных можно поставить кочегаром, и пароход отдал концы.
Скоро буксир медленно развернул «Пинегу» носом в открытое море. Грузный корпус парохода еле заметно отделился от берега, и телеграф с капитанского мостика прозвонил сигнал машинному отделению пустить в ход машины… И вдруг из-за угла одного здания показался человек. Он спешил, бежал, делая зигзаги. Все узнали Джонита. Белдав распорядился застопорить машины, но пароход по инерции продолжал отдаляться от берега. Корму отделяло от мола уже пять-шесть футов. Джонит на бегу оглядывался. Шапку он где-то потерял, у костюма оторвана половина ворота, а полосатая сорочка на груди изорвана в лохмотья.
Когда ему оставалось бежать до мола шагов десять, на другом конце улицы показались двое стражников. Это были плотные мужчины в высоких лакированных сапогах, с нагайками в руках. Они гнались за Джонитом и орали во все горло:
— Стой! Держите!
Дальнейшее произошло с такой быстротой, что собравшиеся на берегу люди не успели даже уяснить смысл этого необычного состязания в беге. Добежав до мола, Джонит, не задумываясь ни секунды, сделал отчаянный прыжок. До борта парохода было не меньше восьми футов, а площадка, на которую Джонит собирался прыгнуть, — не шире шести дюймов — узкий планширь фальшборта.
Но пьяному, как известно, море по колено. С затуманившимися глазами, плохо владея собой, Джонит вспрыгнул на край планширя и вцепился в трос, которым был привязан палубный груз. Передохнув несколько секунд, он с кошачьей ловкостью вскарабкался по отвесной, не менее двадцати футов высотой, стене, образованной сложенным грузом, сполз по подпоркам на палубу и, вскочив на ноги, первым делом повернулся к берегу, где сейчас оба стражника, стоя на молу, орали, потрясая в воздухе нагайками. Джонит показал им нос и кукиш.
— Кушайте на здоровье! — крикнул он своим преследователям. — До скорого свидания!
«Пинега», толкаемая вперед мощными машинами, быстро удалялась от берега. И долго еще было видно с палубы, как размахивают руками стражники на берегу и, словно черные змеи, извиваются их нагайки.
Джонита сразу же потребовали к капитану. Белдав накричал на него, пригрозил заковать в кандалы и с лоцманским катером отправить на берег. В ответ Джонит спокойно осведомился, который час. Узнав время, он искренне, как ребенок, обрадовался:
— Значит, у меня до вахты еще два часа времени! Я не опоздал.
— Что ты делал на берегу? — спросил, немного успокоившись, Белдав, понимая, что нет смысла браниться с пьяным — он все равно ничего не поймет.