А может быть, они опять совершают ошибку?
Потом он лежал в темной комнате, много курил и думал. Он понимал, что теперь уже ничего нельзя изменить, их жизни связаны с другими людьми. Сила его сознания, стойкость, закаленная трудной жизнью, не позволяли губить жизни других.
На следующее утро Ян Зитар встал рано и сразу собрался в дорогу. Завтракал он вместе с мужем Лауры — тот еще не ушел на делянку и, по-видимому, не собирался никуда идти.
— Вам следует поторопиться, если хотите поймать утренний поезд… — сказал лесник. — Следующий пойдет только после полудня.
— Я поеду первым, — ответил Ян.
Так он и сделал. К утру дождь перестал, и на рассвете мокрая трава засверкала в лучах солнца, точно зеленый, усеянный бриллиантами убор. Мычали коровы лесника, лес звенел голосами птиц, и полосатая гадюка ползла в поисках сухой кочки, чтобы отдохнуть.
Поблагодарив за ночлег, Ян простился с лесником и Лаурой. Муж остался в комнате, а Лаура вышла вслед за гостем и проводила его до дороги. Проходя через прихожую, где никого, кроме них, не было, Лаура в первый и единственный раз прильнула к Яну:
— Милый… благодарю тебя за это посещение.
И, так же как тогда в карантине в Резекне, ее рука с легкой лаской коснулась руки Яна. У дороги они остановились и сделали вид, что серьезно о чем-то разговаривают, потому что в окне появилась фигура лесника.
— Ты придешь еще когда-нибудь? — спросила Лаура.
— Может быть, дорогая… когда ты позовешь.
— И опять пройдут годы, зимы и лета…
Вспыхнул ли в ее глазах огонь минувших дней или это лишь блеснувшие на солнце слезы?
— Ты… его любишь? — спросил Ян, кивнув головой на дом.
— Любить можно только одного… ты знаешь, кто он… Моя жизнь — кошмар, и нет надежды даже проснуться. Поэтому я избегаю думать об этом.
Человек, беспокойно ходивший по комнате, постучал в окно. Но Лаура не спешила. Человек подождал немного и открыл окно.
— Ребенок плачет. Иди, Лаура, мне не успокоить его…
Ребенок действительно плакал, пронзительно, капризно, и Яну показалось, что в его голосе звучит эгоистичный зов этого маленького, находящегося под угрозой мирка: «Не покидай нас».
Короткое, внезапно оборвавшееся прощание — и они пошли каждый своей дорогой.
В комнате лесник недовольно сказал Лауре:
— Не понимаю, о чем можно так много говорить с незнакомым человеком.
Лаура побледнела и, ничего не ответив, крепче сжала губы, да вокруг рта резче обрисовались две глубокие морщины. Она подошла к колыбели, взяла ребенка. Он перестал плакать.
3…Идет снег, и цветут яблони, и опять идет снег, и опять цветут они, и каждый день новый, не похожий на минувший. И люди новые, но стар их род, их радости, печали, тоска и счастье. Седые сосны на дюнах шумят над старым моряцким гнездом, но там уже нет ни одного моряка. Далеко-далеко, одинокий и забытый, лежит старый капитан; летом на его могиле расцветают таежные цветы, завывают над ней зимние вьюги и засыпают ее сугробами снега. Последний моряк из Зитаров сидит на берегу, слушает шум моря, но не видит больше эту великую отчизну своих предков. У ног его дети возводят на пляже дворцы из песка, но это не его дети, и, когда он умрет, ни один Зитар не уйдет больше в море, хотя род их жив и днем и ночью неумолчно звучит зов моря.
В старой усадьбе хозяйничают чужие люди, ломают старое, строят новое. Спит на кладбище старый Криш; дети Яна и Карла Зитаров иногда посещают место его последнего отдыха и приносят цветы на могилу старого труженика. Не видно среди жителей побережья и Эрнеста: сразу же, после того как суд выселил его из усадьбы, он покинул край, чтобы постепенно зачахнуть в каком-нибудь забытом углу, как отломившийся от дерева сук. Тюрьма или дом умалишенных — не все ли равно, где он обитает? Никто о нем больше не вспоминает.
Томится в тюрьме Карл Зитар — человек, задумавший построить новый мир посреди болота, — но он не забыт. И хотя напрасным оказался его нечеловеческий труд на Болотном острове — там, так же как прежде, ползают змеи и дятлы долбят трухлявые пни, а кусты ольхи наступают на маленькие поля, отвоеванные у природы человеком, — но нет дня, когда бы не вспоминала о Карле маленькая, героическая женщина; она теперь одна растит своих детей.
— Когда папа придет домой? — спрашивают ее утром и вечером дети.
— Скоро, милые, теперь уже недолго ждать… — отвечает Сармите. А сама отворачивается и прячет набежавшие на глаза слезы, потому что много лет пройдет, прежде чем кончится срок заключения Карла Зитара. Нет, одинокими они все же не чувствуют себя никогда; об этом заботятся товарищи Карла, об этом хлопочут Ян Зитар и Айя. Они часто навещают Болотный остров, помогают Сармите в тяжелой жизненной борьбе, приходят на толоку весной, когда нужно обработать крохотные поля, и осенью, когда начинается уборка урожая. Каждый раз, когда Ян Зитар получает деньги за свои сочинения, часть он отдает Сармите, часть оставляет на нужды своей семьи, а остальное передает на такие дела, о которых еще нельзя говорить вслух на этой угнетенной и униженной земле. Да, в рядах борцов он занял место своего брата и по мере сил выполняет свой долг. Из-под его пера в последнее время выходят суровые и полные горечи слова, и хотя ему еще приходится говорить вполголоса, иногда — аллегорически, но народ понимает, что он хотел сказать! Часто Янке кажется, что всего этого недостаточно, хочется говорить в полный голос и называть вещи их настоящими именами; тогда он запирается в своей маленькой рабочей комнатке. Спустя некоторое время появляется нелегальное воззвание, прокламация, статья в подпольной газете «Циня» [37] или в зарубежном периодическом издании. Под ним не стоит имя Яна Зитара, но не имя играет роль в данном случае — важно то, что там написано.