— Господин Блукис, я знаю русский язык не хуже вас и надеюсь обойтись без переводчика.
Это случилось в Ярославле. Блукис обозлился и высказал слишком, пожалуй, резкое для добрососедских отношений суждение:
— Ну конечно, я в этом нисколько не сомневаюсь. Как же может не знать по-русски офицер русской армии! Иначе бы он не осмелился дезертировать с военной службы на чужбину.
— Дезертировал я с военной службы или еду с разрешения военных властей, отчитываться перед вами не собираюсь, — обрезал Карл.
— Военному коменданту Ярославля вы бы таким тоном не отвечали, — продолжал Блукис.
— Нет, ему я предъявил бы документы. А вот вы, мне думается, не показали бы ему содержимое ваших чемоданов.
Это было сказано наугад, ведь никто не знал, что везет Блукис в своих чемоданах, но слова Карла попали в цель. Блукис больше не произнес ни слова и отошел в сторону. В дальнейшем он избегал упоминать об отношении Карла Зитара к русской армии и на больших станциях не выходил из вагона, ссылаясь на ломоту в костях. Изредка он все же подсаживался к Валтерам и' заводил разговор о том, насколько выгодно было бы Сармите и ее матери высадиться в Иркутске. Но он старался говорить об этом тихо, чтобы его не слышали на верхних нарах.
3В Вологде к эшелону беженцев прицепили двадцать вагонов, прибывших из Архангельска. В них находились высланные из Англии русские подданные — моряки, эмигранты и беженцы военного времени. Большинство — молодые люди и мужчины призывного возраста: литовцы, эстонцы, поляки и изредка латыши. Все они были в одинаковой одежде: в синих бостоновых костюмах, с жокейками на голове и полосатыми платками на шее. У старого Зитара даже потеплело на душе, когда он увидел знакомую морскую форму и услышал прорывавшуюся кое-где английскую речь, — они были как бы посланцами родной ему стихии. Ему представилось на миг, будто поезд стоит в большом заграничном порту и мимо состава проходит веселая, шумливая толпа моряков. Эй, бравые ребята с гладко выбритыми лицами и татуировкой на руках! Ребята из Глазго и Ньюкасла, из больших доков и угольных копей, побывавшие в Европе! Как теперь там дела, как она выглядит?
Он поговорил с ними и узнал: они высланы в Россию за то, что отказались служить в английской армии. До Архангельска их доставили на судне, затем посадили в поезд и теперь везут в Сибирь.
Деньги у них пока были — в продолжение всей войны они хорошо зарабатывали.
Зитарам эти парни показались дорогими, близкими, родными. Они надеялись поточнее разузнать что-либо об Ингусе, о его гибели. Нет, оказывается, никто не знал его — они даже не читали в газетах сообщение о гибели «Канадиэн Импортер».
Эти попутчики вдохнули новую, жизнь в эшелон беженцев. Возле каждой станции большой северной магистрали раскинулось много ларьков. Жители ближних деревень продавали жареных гусей, пирожки с капустой, блинчики и рыбу. Ходили с корзинками продавцы молока, жареных подсолнухов и серых пшеничных булок. У беженцев были свои запасы, и они только изредка прикупали на станциях что-нибудь из продуктов. Эмигрантам же приходилось покупать все. На каждой станции, едва останавливался поезд, они тучей вываливались из вагона и взапуски бежали к ларькам. Окружив их, они кричали, требуя каждый свое, и значительная часть их оставалась ни с чем. Люди эти обладали волчьим аппетитом, они не пропускали ни одной остановки, не опустошив ларьки до конца.
Вначале они довольствовались тем, что торговцы успевали им отпустить за время стоянки поезда. Потом им показалось этого недостаточно, и они перешли на самообслуживание: как только поезд подходил к станции, толпа эмигрантов налетала на ларьки, более ловкие перескакивали через прилавок, на ходу выясняли у хозяина стоимость товаров и, не спрашивая разрешения, начинали торговать. Гуси и утки, караваи хлеба и пирожки разбирались моментально, и в несколько минут ларек пустел: Услужливый «иностранец» выкладывал перед торговцем вырученные деньги, благодарил, и поезд катил дальше, увозя веселых ребят. Могло, конечно, случиться, что в такой спешке какой-нибудь гусь и уплывал бесплатно, ибо недаром в этих случаях к эмигрантам присоединялся Эрнест Зитар, но в общем они действовали честно. Только позже, когда денежные сбережения их начали иссякать, они стали скупее при расчетах. И наконец на одной из станций некоторые торговцы не получили за своих гусей ни копейки. Провожаемый проклятиями и причитаниями, эшелон отправился дальше. На следующей станции все ларьки оказались закрытыми. Торговцы сидели у дверей и отвечали набежавшим покупателям, что все распродано и сегодня торговать не будут.