Если бы это действительно оказался Ингус!.. Может быть, это он? Долгие, бесконечные годы — и наконец она видит его! Может быть, даже единственный и последний раз! В этот миг она не думала о том, что означает эта встреча и почему она ее так желает.
Никому не было дела до незнакомой женщины, которая так внезапно ушла с набережной. Перейдя через рельсы, Лилия опередила моряков и у столба трамвайной остановки стала ожидать, когда они пройдут мимо. Теперь она ясно видела лица этих людей и наконец узнала того человека. Это был Ингус, правда, постаревший и более усталый, чем в тот раз, когда они надолго расстались на набережной. Но все же это был тот же Ингус, немного грустный и немного беспечный, дорогой и не забытый до сегодняшнего дня. Вот он увидел меня, смотрит сюда, прямо на меня. О, хоть бы сердце не стучало так в груди. И почему так горят щеки? Неужели он в самом деле не узнает меня… пройдет мимо! Он больше не смотрит сюда, он так близко, почти рядом, и даже вынужден посторониться, чтобы не задеть меня углом гармони.
— Ингус!.. — сорвалось с губ Лилии.
Она не решилась загородить ему дорогу, да это и не нужно было: он услышал ее возглас и обернулся.
— Вы что-то сказали? — спросил он, прищурив глаза, потому что заходящее солнце светило прямо в лицо.
— Да, я… Но это ведь ты, Ингус Зитар, не правда ли? — торопливо переспросила Лилия.
— Совершенно верно, — ответил он и остановился.
— Разве ты меня больше не узнаешь? — спросила Лилия и подошла к нему, нерешительно беря его за руку. — Ну, а сейчас ты видишь меня, не правда ли?
Теперь покраснел Ингус. Его рука скользнула по пиджаку кверху, словно намереваясь поднять воротник; полосатая сорочка была нестирана и воротничок совсем смят.
— Come![32] — крикнул один матрос, махнув Ингусу рукой. Они направлялись в кабачок. — Let us go![33]
— Wait a bit, — сказал Ингус. — I shall come later.[34]
Моряки пошептались, засмеялись и пошли дальше.
— Тебе нужно куда-то спешить? — спросила Лилия, и неизвестно почему к горлу ее подступил комок.
— Я им обещал сыграть, вот и все, — ответил Ингус. — Но они еще не платили, так что я могу и не ходить.
Спазмы еще сильнее сжимали горло Лилии; она с трудом удерживала рыдания.
— Где бы мы могли посидеть? — спросила она. — Я думаю, нам о многом надо поговорить. Хорошо бы найти такое место, где меньше народу.
— Здесь на берегу нельзя. И потом мне надо снести гармонь.
— Гармонь можно оставить на пароходике, у меня там есть знакомые… — сказала Лилия. — Потом возьмешь.
— Мне не хочется им показываться.
— Я снесу.
Они перешли через рельсы на набережную, и, пока Лилия относила гармонь пароходному эконому, Ингус ждал ее у конторы.
— Мы можем посидеть в будке ожидания, — заметил Ингус, когда Лилия вернулась. — В теплую погоду публика туда не заходит.
— Ты лучше знаешь, — согласилась Лилия.
Будка действительно была свободна, и все время, пока Ингус и Лилия разговаривали, никто их не беспокоил. Это было хорошо, потому что разговор их был совсем необычный.
— Я получила твое письмо, — сказала Лилия. — То, что ты послал с мальчиком.
— Я помню, Лилия. Тогда тебе должно быть все ясно.
— Да, Ингус. Но теперь я знаю, что ты немного лгал.
— В каком смысле?
— Ты писал, что твои глаза больше никуда не годятся. Как же ты мог написать письмо?
— По привычке, Лилия. Попробуй когда-нибудь писать с закрытыми глазами, и ты увидишь, что кое-что получается.
— Давеча я видела, что, когда тот матрос махнул тебе рукой, ты заметил это и ответил ему.
— Сколько-то я еще вижу. Но на море уже не гожусь. Если мне приходится продолжительное время смотреть пристально, я скоро слепну и не вижу ничего, кроме чешуйчатого тумана.