И было там еще одно юное создание. Когда подъехали подводы и остановились у края покоса, она не подошла вместе с другими, а, держась в стороне, продолжала работу — подгребала сено, оставшееся на месте копен. В спешке никто не обращал на нее внимания. Никто не видел ее, только…
И почему именно Янка должен был ее заметить? Теперь он уже ничего, кроме нее, не видел. Если бы она находилась вместе с другими, он, возможно, не выделил бы ее среди остальных — переночевал бы спокойно под чужой крышей, и рано утром отправился дальше.
Но в тот миг, когда Янка Зитар впервые увидел ее, она была одна, и после этого он стал сам не свой: Ему исполнилось шестнадцать лет, ей было столько же или немногим меньше. Мечтательный по натуре, Янка вечно был одержим непонятным беспокойством и тоской, она — самое застенчивое и прекрасное существо, какое он когда-либо встречал. Равных ей не было в целом свете — это Янка понял с первого взгляда. Темные волосы, черные брови и синие, грустно-мечтательные глаза… Еще несформировавшаяся фигура, лицо, похожее на прекрасную картину… Светлое очарование, что-то сказочное и неизъяснимое — поставьте рядом всех девушек на свете, и вы убедитесь, насколько они жалки и ничтожны, она — само совершенство. Здесь, в горном хуторе, началось пробуждение юности Янки. Здесь он встретил прекрасную мечту своей жизни. Ее звали Лаура.
Если бы люди обладали хоть небольшой долей интуиции, то в тот вечер каждый мог бы заметить, что с Янкой происходит что-то неладное. Но никто ничего не видел и не замечал, за исключением, может быть, той, от которой он больше всего хотел это скрыть.
В горах солнце появляется раньше и заходит позже. Последние лучи заходящего солнца еще золотили восточные вершины, когда на западе стали темнеть одна круча за другой, и скоро всю долину окутали сумерки. Окончив работу, молодежь сложила грабли и вилы к только что сметанному стогу и направилась домой. Собака бежала впереди, словно указывая дорогу, и по временам оглядывалась, все ли следуют за ней.
Тем временем в доме в большой комнате столы были сдвинуты и накрыты, как в настоящий праздник. На больших блюдах дымилось мясо; вкусная подливка точно ждала, чтобы ее разлили по многочисленным тарелкам, поставленным по столам. Масло, мед, выращенная на огороде клубника и вкусное домашнее печенье, свидетельствовавшее о кулинарных способностях хозяйки, обещали немало приятных минут лакомкам, а их здесь было много, ибо кто же из молодежи не любит сладкого. Взор старого Зитара ласкала солидная кружка пива, из которой он вместе с хозяином хутора уже успел отведать несколько глотков, у обоих сразу развязались языки и появилось шутливое настроение. Да, в тот вечер на хуторе Ниедры был праздник. Позднее, когда кружка с пивом уже неоднократно обошла стол, дом наполнился веселым шумом беседы, смехом. Только Янка молчаливо сидел в темном углу, не осмеливаясь поднять блестящие глаза на ту, которая зажгла в них этот блеск. За столом им пришлось сидеть как раз друг против друга. В то время как все болтали между собой, Янка не проронил ни слова и весь ужин просидел с опущенными глазами. Всякий раз, когда он пытался поднять их, он видел только Лауру и, ослепленный, отворачивался. Но разве мог он удержаться? Через минуту опять его взгляд искал ее, и всякий раз Янке казалось, что он что-то крадет у Лауры. Она была очень робкой, как и все выросшие в уединении. Но и ее что-то заставляло преодолевать робость и изредка посматривать на сидящего напротив юношу. Раза два их взгляды встречались, и тогда Лаура краснела и долго не осмеливалась поднять глаза, а Янку эти два нечаянных взгляда осчастливили. Ему казалось, что он заглянул в душу Лауры и увидел: она прекрасна и чиста, как ее глаза, и так же нежна, как ее голос.
В ту ночь Янка не спал. Шли часы, а он метался в постели и не мог дождаться утра, когда ему вновь суждено будет увидеть девушку с грустными глазами. Но утром старый Зитар так рано поднял сыновей, что Янка всерьез рассердился на отца: неужели он собирается уехать до того, как проснется семейство Ниедры, не попрощавшись?
Этого, конечно, не случилось: с восходом солнца встали все хуторяне. Отъезжающих не отпустили без завтрака. Но на этот раз хозяева сами не сели за стол. Мужчины спешили косить по росе, а женщины торопились доить коров. Перед отъездом капитан разыскал хозяйку и старого Ниедру и поблагодарил их за радушный прием. Затем все стали прощаться. В то утро Янка обменялся с Лаурой первым рукопожатием. Он не в состоянии был произнести прощальное приветствие, голос его почему-то осип. Он сразу же ушел, не дожидаясь остальных. И только в дороге Янка вспомнил, что он не сказал Лауре ни единого слова. Так много передумано за ночь, ни одна дума не дошла до нее.
В дальнейшей жизни Янке пришлось пережить немало мрачных дней, но день, в который они уехали с хутора Ниедры, остался в его памяти самым тяжелым. Янка понимал, что в мире нет второй Лауры; он может встретить еще сотни и тысячи прекрасных созданий, но никогда его разум не осветится молниеносно вспыхнувшим прозрением: это она!
Янка испугался жизни — он боялся потерять самое прекрасное и самое драгоценное, что можно найти под этим солнцем. Чтобы остаться наедине со своими мыслями, он ушел далеко вперед. Уходя, Янка заметил высокую гору, похожую на спину верблюда, вершина которой поднималась над вершинами других окрестных гор. У этого великана было красивое название — Казанда, и на его пологом склоне находился хутор Ниедры. Там, у Казанды, жила Лаура… Эта гора целый день была видна на северо-западе, и Янка часто останавливался и оглядывался назад. Он все еще видел места, где жила Лаура; кажущаяся близость их как бы смягчала горечь его дум. «Может быть, я увижу Казанду и оттуда, где мы будем?» — думал Янка. Чем дальше уходила дорога, тем пристальнее всматривался он в очертания вершины Казанды, чтобы запомнить и не потерять ее из виду.
Вечером путники добрались до высокого горного перевала, откуда дорога вела вниз, в глубокую, широкую долину. Перед закатом Янка в последний раз оглянулся на туманный силуэт Казанды. Подводы спустились вниз, но теперь Янка отстал от них и долго еще продолжал стоять на самом высоком месте перевала, бесконечно повторяя про себя какое-то слово. Наконец и ему пришлось спуститься в долину, темневшую у его ног.
И настала вторая мучительная ночь. Они ночевали в избе какого-то крестьянина, куда сразу же после их приезда набилось много народу, так как в глухих деревнях всякие проезжие составляют событие, о котором после говорят целую неделю. Хозяин дома в свое время был на войне и больше года находился на Рижском фронте. Наконец-то он мог досыта наговориться о пережитом с людьми, которые сами оттуда. Янку эти разговоры мучили, словно кошмар. Он первым взобрался на полати и старался не слушать. Некоторое время это ему удавалось, но вдруг он ясно расслышал слово, которое заставило его напряженно прислушаться. Деревенские посетители ушли, и беженцы, оставшись одни, заговорили о хуторе Ниедры. Эрнест упомянул имя Лауры, и, не видя его лица, уже по тону голоса Янка догадался, что брат по привычке цинично усмехается. Дальнейшие слова Эрнеста подтвердили эту догадку: он говорил двусмысленности о дочерях Ниедры. Янка готов был растерзать брата, но ему приходилось спокойно лежать и слушать, ничем не выдавая своего возмущения. Он дорожил своей огромной тайной, боялся, чтобы ее не открыли. Как вообще смел такой человек, как Эрнест, произносить имя Лауры!