Мы сидели в «Белом медведе», тихом заведении с лампами в абажурах. Родрик внезапно прервал свои рассуждения и спросил, верю ли я в Бога.
Вопрос удивил меня.
— Насколько я об этом вообще задумывался, — ответил я, — нет.
— А я много размышлял об этом, — оживился Родрик, — и пришел к убеждению, что Бог существует. Вселенная является результатом акта творения. Другими словами, у нас есть создатель.
Меня крайне удивил такой поворот разговора. Мы оба всегда предпочитали материалистический взгляд на вещи, и хотя Родрик, как уже сказано, знаком с мистическими доктринами, его интерес к ним всегда казался мне чисто энциклопедическим. Чтобы он всерьез отнесся к понятию Бога, не говоря уж про то, чтобы обратиться к определенной религии? Явное суеверие, проявление безрассудства, того, что Родрик прежде определял как «животную веру». Я считал невозможным также, чтобы Родрик исполнился скромности, какую призвана взрастить вера в Бога, и меня слегка огорчила мысль, что и в его броне самоуверенности появилась брешь.
Следующие его слова, однако, разубедили меня в этом.
— И если Бог существует, вопрос в том, как с ним можно связаться, повлиять на него, принудить к чему-то, даже нанести травму.
— Никак, — ответил я. — Верующие в этом единодушны. Он недоступен и трансцендентен.
Родрик внимательно посмотрел на меня — с едва заметной тонкогубой усмешкой, которая значила, что он подталкивает меня к какому-то выводу.
— Это не так, — сказал он прямо. — Ты пересказываешь суеверные байки, вменяющие холопское коленопреклонение перед творцом. Дело в том, что еще ни разу в своих исследованиях не довелось мне столкнуться с фактом творения, мифическим или метафизическим, который бы обошелся без связи между творцом и его творением. Поскольку Вселенная физична, связь Бога с нею неминуемо должна иметь физический характер.
Он глотнул рома с колой, прежде чем продолжить.
— Видишь, к чему я веду? Господь наделен некими материальными свойствами. Не то чтобы он был веществен в том же смысле, что и мы — хотя одна секта, называемая мормонами, учит, что это так и есть, — нет, но он должен обладать некими материальными характеристиками. Субстанциальность его лишена продолжения, или, возможно, он обходится вовсе без субстанциальности, но какие-то свойства иметь обязан, иначе бы не сумел придать физической Вселенной импульс творения. — Родрик нацелил в меня палец. — Как тебе известно, чисто одностороннее физическое взаимодействие невозможно. Если он сумел сотворить нас, должен иметься способ нанести ответный удар. Возможно, даже убить Бога.
Я фыркнул.
— Ну и чушь!
Вместо ответа Родрик изобразил, как это за ним водится, один из немало раздражающих меня театральных жестов. Он резко поднялся, не сказав ни слова, и устремился к двери, подначивая меня пуститься за ним в погоню. Я настиг его уже в нескольких ярдах дальше по улице и спросил не без недовольства, куда мы идем.
— Убивать Бога, — откликнулся он с мрачным упрямством.
Он не замедлил шага, а я, хоть и слабоват физически, не отстал.
В моей памяти запечатлены некоторые обстоятельства того вечера. Тепло вечерних сумерек, остаточное свечение долгого заката, темная глыба кирпично-деревянного дома Родрика, узкое лицо Родрика, подобное волчьей морде в свете кандильных ламп на лестнице верхнего этажа. Один из роботов-уборщиков Родрика свалился с направляющих рельс и лежал сломанный на плитках пола; собратья игнорировали его, продолжая с озабоченным мурлыканьем ползать по своим делам. На ходу Родрик объяснял:
— Понимаешь ли, наше пространство-время должно во всех своих точках контактировать с креативным принципом. Принципом, который в свою очередь должен являться прямой эманацией божества. Выяснив, что это за принцип, можно научиться контролировать его, а значит, обзавестись оружием против Бога, оружием, которое наводится на него безошибочно из любой точки в пределах творения.