Но это был еще не конец. Некоторые продолжали отправляться в Англию по воздуху, превосходно отдавая себе отчет, что им и их небеснорожденным потомкам путь в Восточную Африку будет заказан. Эти апатриды рассчитывали, вероятно, на пробуждение гуманистических чувств у властей той земли, куда надеялись попасть, или попросту отчаивались. В любом случае, их неделями гоняли от аэропорта к аэропорту, а затем, после множества споров и сомнений, чиновники меняли гнев на милость.
Такой способ избрали и мои родители. Они взялись за дело в достаточно оптимистичном настроении; другим же везло, значит, рассудили они, повезет и в этот раз. К тому же моя мать на момент отлета была беременна, и…
И после предъявления паспортов их немедленно возвратили в Найроби, а оттуда в Лондон. Это их не отпугнуло: они ожидали столкнуться с подобным обхождением. Недели, иногда месяцы, уходили, чтобы наконец отворились порталы, ведущие к свободе и безопасности.
Одно соображение, однако, ускользнуло от них: как долго будут позволять правительства хитрецам обходить свои законы? По всему миру под резкими порывами холодного ветра перемен захлопывались двери. Слово патриальный распространялось повсеместно, как провозвестник грядущей эры, когда государствам будет дело лишь до своих граждан и больше ни до кого. Ныне, спустя треть века, постулат устоялся: Законы важнее личности. Моим родителям не посчастливилось привести на свет тестовый случай его применения. Недели действительно растянулись в месяцы; я родился над океаном, в полночь, и меня даже не вписали в бесполезный паспорт, который, полагаю, к тому моменту уже был запятнан слезами моей матери. Постепенно выяснилось, что моим родителям не позволят больше ступить на землю какой бы то ни было страны.
Сидя у фюзеляжного иллюминатора и глядя наружу, я часто размышляю, как долго они продолжали надеяться. Я склонен полагать, что весьма долго, что надежда умерла вместе с ними. Моя мать продолжала цепляться за веру (отец-то знал лучше), что, когда я останусь в одиночестве, какая-нибудь страна меня заметит, сжалится над небеснорожденным бездомышем и впустит меня к себе. Но я остаюсь здесь — никому из пассажиров за историю воздушного транспорта не довелось столько вытерпеть.
В течение краткого периода моей ранней жизни эта ситуация привлекала определенный интерес; меня жалели, что вызывало искреннее отвращение. На двенадцатом году имела место неудачная попытка возобновить традицию Международного Года Прав Человека, меня показали (без особого смысла) по телевизору (и я посмотрел эту передачу по экранам в самолете). Интерес общественности давно угас, и меня оставили в покое. Возможно также, что эти усилия были тщетны вдвойне, поскольку мое восприятие своей персоны фундаментально расходится с картиной, созданной желавшими мне добра журналистами; бремя их совести на земле — а я здесь, наверху, странствую в авиалайнере. Мой образ подобен тому, какой возник однажды в уме языческого короля Англии, когда правитель узрел ночную птицу, влетевшую через окно в зал дворца; несколько мгновений провела она среди тепла и огней, над дружеской компанией, пировавшей за столом, прежде чем вылететь через второе окно обратно во мрак и не вернуться более. Эта мимолетная аналогия человеческой жизни склонила короля к христианской вере.
Следует заметить, что сам я не крещен. Я не король и не птица. Но разве не описывает эта легенда мою ситуацию в точности? Вскоре я отправлюсь обратно во тьму.
За время, проведенное мной на авиалинии, качество обслуживания улучшилось в превосходной степени. Самолеты стали длинными и просторными, места для прогулок теперь много. Появились душевые кабинки, бары, телевизоры и рестораны. Деловые люди общаются с коллегами и партнерами через видеофонную сеть на всем протяжении маршрута. И, конечно, сами лайнеры теперь быстрее и эффективнее, им требуется меньше людского внимания. Для меня это недостаток, поскольку время оборота в конечных пунктах так сократилось, что я совсем мало бываю на земле. Раньше между рейсами лайнеров старых моделей проходили часы, и каждый такой перерыв казался мне праздником; свежий воздух потрясающе воздействует на мой организм. Признаюсь, что скучаю по юношеским вылазкам в кафе и зал ожидания, о прогулках перед зданиями аэропортов. По эту сторону таможенного барьера я пользовался фактической свободой. Но, вероятно, я вырос из подобных развлечений.