Я сидел в притворе и размышлял об этих концепциях, чтобы не думать про Маркуса. Прошло около часа, и балансирная кастрюлька водяных часов уже почти переполнилась снова. Вдруг я услышал хриплый крик из святилища, а следом — глухой стук, как бы от падения мебели.
За считанные секунды я пересек коридорчик. Дубовая дверь распахнулась, наружу вывалился Маркус. Лицо его было серым. Я потянулся помочь ему, и он обмяк у меня на руках. Я заметил, что глаза его не остекленели, но хранят живое выражение — крайнего испуга, как если бы он лицезрел нечто совершенно ужасное.
Я видел через дверной проем перевернутые кушетку и столик орехового дерева. Нагревательное устройство все еще светилось от жара, но лишь черное пятно в тигле да легкий аромат в воздухе указывали на былое присутствие снадобья.
Я отвел Маркуса в притвор и помог сесть. Он попросил вина. Я не знал, как скажется на его состоянии вино после такого количества дурмана, но взял флягу из держателя, откупорил и налил вина в кубок. Маркус жадно опустошил кубок, и щеки его немного порозовели.
— Со мной все будет хорошо, — ответил он на мои просьбы. — Просто дай мне продышаться минуту-другую.
Я замер рядом с ним. Маркус осел в кресло и тяжело задышал. Спустя некоторое время терпение мое стало иссякать. Каков итог эксперимента? спросил я. Удался ли опыт? Маркус испустил стон и печальным голосом поведал, что да, вполне; тайна смерти (голос его на миг оборвался) полностью раскрыта.
— Не проси меня поведать тебе эту тайну, — продолжал он. — Лучше тебе не знать ее.
Я изумленно напомнил ему, что устав ордена воспрещает скрывать от братьев результаты любой работы в храме, и снова обратился к Маркусу с настойчивой просьбой поделиться новообретенным знанием. Он обреченно кивнул и потребовал еще вина. Затем, издав тяжкий вздох, поведал, в общих чертах, такое.
Смерть (говорил он) есть обращение. Обращается вспять сознание, обращается вспять время.
Что здесь имеется в виду? Начнем с сознания, поскольку оно обращается вспять первым. Наши сознания заключены в телах. Я воспринимаю тебя своими глазами, а с помощью мозга через органы чувств строю картину окружающего мира. Прямое восприятие себя самого мне недоступно. Себя я знаю лишь непрямо, по взаимоотношениям с другими или наблюдая в зеркале.
После смерти все меняется. Сознание продолжает существовать; но это сознание становится вечным относительно тела. Оно обретает объективные качества, подобные уже известному нам экстатическому переживанию с выходом за пределы тела. Можно видеть, как заключают тело в саван. Можно наблюдать, как его помещают на катафалк и в сопровождении близких и родных отвозят к месту погребения.
Затем возникает ощущение присутствия в могиле и наблюдения за распадом плоти, который длится несколько месяцев. Выхода нет, ибо сознание всегда пребывает там же, где и тело. Ты наверняка сочтешь это ужасающим переживанием. Но постой.
Причина, по которой осознается состояние мертвого тела, в том, что сознание обладает инерцией и продолжает, как зачарованное, нестись вперед во времени. По истечении определенного промежутка происходит второе обращение. Обращается вспять само время. (Маркус опорожнил кубок и потянулся за флягой, не обратив внимания на мой сердитый взгляд в ту сторону). Обращается вспять само время. Понимаешь? Время бежит назад. Смерть, действительно, есть конец жизни, но лишь в том смысле, в каком дорога оканчивается в определенном месте. Достигнув его, можно развернуться и возвратиться по собственным следам. Наблюдать, как тело постепенно восстанавливается, как его вынимают из могилы, несут домой и возвращают к жизни. Жизнь течет вспять, от смерти к рождению. В обратном времени. В обратном сознании.
В конце концов должно снова наступить рождение. Шок от него подобен смертьевому, и, действительно, жизнь в этот миг снова обращается в противоположную сторону, как и при смерти. И вновь сознание минует его; оно, заключенное внутри, существует в уменьшающемся эмбрионе до тех пор, пока не обратится вспять время, пока не начнет снова увеличиваться зародыш, пока не родится новое дитя и не узрит мир своими прежними чувствами.
Это, Клиний, и есть наша жизнь. Душа вечно колеблется между полюсами рождения и смерти, хотя мы этого не знаем, и нельзя изменить ни единой малости из случившегося. В сем неведении нашем заключено счастье настоящего. Но постой. Не вечно тебе быть счастливым. Ровно до того момента, пока не выйдешь за пределы себя и не узришь себя самого, как долженствует…