Платон вложил в уста Федона слова: Таков, Эхекрат, был конец нашего друга, человека — мы вправе это сказать — самого лучшего из всех, кого нам довелось узнать на нашем веку, да и вообще самого разумного и самого справедливого.
Апостол Иоанн завершает свой труд так: Многое и другое сотворил Иисус; но, если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг.
Но ближе к делу. Я полагаю, что все и каждая частица знания о Христе и его роли в мире суть ложь. Нам рассказывают, что он явился в мир как моральная сила, продвигающая его спасение, что все, кто бы ни обратился к нему, будут прощены. Что если мир откроется Христу всем сердцем, человечество претерпит трансформацию. Если же ныне мы находим двери закрытыми и некоторых из нас — изгнанными с пиршества, так это потому, что Христос еще не коснулся сердец всех людей. На это я смею заметить, что, если придерживаться христианской доктрины, уткнешься в обращенное зеркальное отражение этой религии — в мир, каким мы его знаем. Сравните. Иные учения сулят свободу с открытым финалом, но, на контрасте с усмешкой Будды или бессистемными шутками дзенских наставников, история Христа являет сплошную погоню, череду смыкающихся ловушек: Тайная Вечеря, предательство в Гефсимании, распятие на кресте, сошествие во ад. Разве не дается этим точное описание современного мира, смыкающегося вокруг личности концентрическими слоями?
Там, где другие призывают к отстраненности, мудрости, справедливости и дружбе, Христос взывал не к абстрактным качествам, но к решительным действиям, и этим спровоцировал неспокойное бурление нынешнего мира, столь изобретательного во множестве параллелей, слишком многочисленных, чтобы отмахнуться от них. Отказ в поданной властям петиции отчаявшегося? Авва Отче! всё возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты. Это Мк. 14:36. Умывание рук, освобождение явно виновного с тем, чтобы можно было наказать невинного? Смерть Ему! а отпусти нам Вараеву. Это Лк. 23:18.
Разве не воплотилось на деле обещание, что всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет?
И разве не явлено в моем обличье семя, которое, хотя и не падало на места каменистые, но земли вообще не достигло?
Человечество впитало послание Иисуса, поглотило его полностью и безошибочно, история страстей стала частью дел мирских и преобразилась в глобальные факты, как разрастается семя горчицы в устрашающие заросли. Христос, одинокий среди веселых улыбчивых рационалистов, никогда не улыбался, лишь стонал и рыдал. Быть может, потому, что видел последствия своей миссии; так плакала моя мать, осознавая, на что обрекла своими деяниями меня, вечного воздушного странника.
Когда эти аналогии прослежены, истоки современной мировой культуры становятся ясны, как день. Лишь одно обстоятельство остается предметом дискуссии: откуда происходил Христос? Возможно, он и вправду был воплощением Творца, посланным покарать человечество. Придерживаясь христианской космологии, я считаю более разумным причислить его к агентам Сатаны; исказив и совратив душу людскую, он навеки уничтожил сократическую цивилизацию, которая в противном случае могла бы расцвести в Западной Европе.
Этих лаконичных комментариев, в принципе, достаточно для иллюстрации моего тезиса, а я слишком устал, чтобы излагать свою мысль подробнее. Не ведаю, как воспримет мир мое интеллектуальное приношение; быть может, оно безграмотно, наивно, безынтересно и примитивно в сравнении с лучше разработанными мировыми учениями. Я, однако, испытываю внутреннюю убежденность в истинности этого откровения. Вдобавок моя роль в мировой драме, как ни малозначительна, роднит меня с Иисусом в том отношении, что я также распят на кресте, летающем кресте, который без устали снует туда-сюда по шару земному.
Отупение, затянувшее моих родителей, вскоре настигнет и меня. Мне недолго осталось. Большую часть времени, когда не сплю, я смотрю в фюзеляжный иллюминатор. По ночам неразрушимое стекло становится зеркалом, отражает мое утомленное лицо. Если объективно, это красивое лицо. Сильный нос, полные губы, глаза проницательные, но отстраненные. Волосы, аккуратно зачесанные назад, рано начали седеть. Лицо это выглядит лет на тридцать старше действительного возраста, и спокойствие, написанное на нем, носит принужденный, отрешенный характер. О приближающейся кончине я размышляю с искренним облегчением, а последнюю волю свою оформлю теперь официально: всем, кому могут они пригодиться, завещаю я унаследованные от моего отца два билета второго класса из Найроби в Лондон — в одну сторону, по-прежнему действительные. Эпитафией себе я выбираю еще одну цитату из новозаветных пророчеств, и она даже рельефнее демонстрирует неопровержимую применимость евангелий к нашей эпохе:
Лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову.
Месть волшебника Вазо
Покидая планету Некферус, волшебник Вазо пребывал в крайнем раздражении. Могущественный Дозорный Галактики привык, чтобы ему покорялись, однако невежественные обитатели этого адского местечка, такое впечатление, даже в толк взять не могли, что означает визит галактического мага!
За последнее время никто из его собратьев по ордену не мог проявлять активности в этом регионе, поскольку еще несколько тысячелетий назад интереса к нему вовсе не возникло бы. Волшебник не планировал оставаться там долго, лишь провести один эксперимент, идея которого внезапно посетила его, и никаких чрезвычайных требований не выдвигал. Ему всего-то и нужно было, что около сотни наложниц, подобранных сообразно его вкусам, и соответствующее экспериментальное оборудование, изготовление которого потребовало бы не больше трети промышленного потенциала планеты. Но эти скромные запросы были встречены недоверием и хохотом! До него не сразу дошло, что эти невежды на полном серьезе отказывают. Когда же он сообразил, как повернулось дело, то совершенно вышел из себя и проклял упрямцев.
— Налагаю на эту планету ментальный экран, — возгласил он. — Отныне да не достигнет ее никакая оригинальная идея. Ваши дети, и их дети, и дети их детей, до конца дней своих будут жить в серости, пережевывать одни и те же затасканные мысли, никогда не откроют ничего нового, ибо барьер непроницаем для идей и всех новых ощущений, которые, хоть вам это и неведомо, являются эманациями из внешнего космоса. Так будете вы покараны за отсутствие воображения!
Сказав так, он рассыпался вихрем искр и пропал у них из виду.
Отсюда ясно, что волшебник Вазо уже был достаточно разозлен, когда, отменив эксперимент (в любом случае не слишком важный), решил посетить различные места, куда уже наведывался в прошлом, и забрать оттуда предметы своей собственности, которые оставил, прежде чем отправляться в паломничество.
Выйдя в космос, он окинул взором местные созвездия и наметил цель первого полета: Землю. И устремился туда на скорости сосредоточенной мысли, быстрее света и каузальности. Преходящие оболочки формировались и распадались вокруг него, пока он пронизывал сперва окрестности земного солнца, затем самой этой планеты: тела из света, магнитного поля, радиоактивного излучения, воздуха и пара. Снижаясь в атмосфере и сбрасывая скорость, маг заметил под собой какие-то пирамидальные структуры и припомнил, что они были воздвигнуты при его последнем визите сюда. Порадовавшись, что пирамиды сохранились, он тут же недовольно отметил, что незначительных усилий, необходимых для поддержания в чистоте и порядке первоначальной их облицовки, никто не предпринял. Впрочем, направлялся он не в Египет, ибо интересующее его имущество находилось сейчас не в этой стране. Он материализовался на тротуаре оживленной городской улицы где-то к северо-западу оттуда.