Мы стояли у обзорного иллюминатора и разглядывали близкую туманность. У Джека вид был унылый, а вот профессор Жукер просто лучился счастьем.
— Это обнадеживает! — восклицал он. — Это чрезвычайно обнадеживает!
Мы включили масс-детектор и, определив координаты участка туманности, где находилось самое крупное скопление вещества, двинули прямо туда.
И снова оказались во мраке: корабль рассекал носом непроглядную тьму.
Жукер с неутолимым интересом следил за показаниями сенсоров.
— Температура падает, — возвестил он.
— Ну а чего ж вы ожидали? — огрызнулся Джек.
Надо сказать, что, проведя месяц в полете, мы с Джеком оба дошли до предела. В тот день у меня было необычно хорошее настроение, и это, полагаю, злило Джека еще больше.
Жукер хмурился, наблюдая, как продолжает падать температура.
— У нас могут возникнуть проблемы, — предостерег он. — Да, знаю, мы приняли меры предосторожности, но учтите, что при околонулевых температурах физика материалов меняется, и ничего с этим не поделаешь.
— Я в курсе, — бросил Джек. — Вы ж не хотите сказать, что корпус треснет, ведь нет? Он атомно-силовой краской покрыт.
— Да, это, конечно, поможет. Ну ладно, поглядим. Возможно, придется подпитывать краску энергией, чтобы она сохраняла прочность.
Джек застонал, оглянулся на меня и хмыкнул.
— Если что-нибудь стрясется, я просто лягу в койку и натяну на голову одеяло.
— Что же до меня, — сказал я, когда Жукер покинул комнату, — то, если начнет холодать, я стану думать о возвращении и объятиях Джанет.
Он окинул меня странным взглядом, словно соль шутки до него не дошла.
— Я так и думал, что ты это скажешь. Ты всю дорогу только о девчонке и болтаешь.
— А почему бы и нет? — ощетинился я. — Ты просто ревнючка.
— Гм. Не в этом дело. Мы о добыче обязаны думать, и ни о чем больше. Не превращайся в невротика, пожалуйста.
Я слегка удивился, но промолчал. Джек сел за панель управления и с отсутствующим видом пробежался пальцами по регуляторам. Он еще некоторое время с натужной деловитостью болтал обо всем подряд — с ним иногда такое случалось, — но постепенно увял и поскучнел, а я и без того к нему не прислушивался.
Профессор Жукер проводил почти все время, отслеживая показатели сенсоров на корпусе. Они не были полностью отведены под мониторинг состояния корабля, так что сканеры дальнего охвата он распределил по всем направлениям. Ему не терпелось выяснить, сколько энергии просачивается через газопылевой покров.
Настал день, когда профессор торжествующе ворвался в рубку.
— Я уже час наблюдаю за детектором на корме, — заявил он. — С той стороны ничего не приходит!
Ничего. И со всех остальных направлений — тоже. Мы были отрезаны от внешней вселенной. Область пространства диаметром несколько сотен световых лет, полностью лишенная энергии.
Но еще несколько дней пути оставалось нам до Селентениса.
Профессор Жукер мог с уверенностью заявить, что ни один фотон лучистой энергии никогда не касался поверхности этого мира за всю историю до нашего прибытия. Мы обшарили ее лазерными лучами с расстояния сотен миль. Вскоре удалось провести уточненную оценку: планета не только не получала энергии извне, но и по каким-то причинам не источала собственного тепла.
Ни единой калории, ни одного кванта тепла на всей планете.
Она пребывала в полном одиночестве, лишенная тепла, жизни, движения. Мир безвременной смерти.
— Вот оно, ребята! — возгласил профессор Жукер, что есть силы похлопав нас обоих по спинам. — Бестемпературный Мир! Уверяю вас, здешняя материя радикально отличается по свойствам от привычной нам. Это волшебное место.
Мы осторожно стали опускаться на поверхность.
Все оказалось так, как и предсказывал Жукер. Кораблю нужно было активно помогать, чтоб он на части не развалился. Первый час на планете отняла установка микрообогревателей во всех частях судна, и это была нервная работенка.
Наконец мы с ней покончили и слегка расслабились. Собравшись в рубке управления, мы обратили к равнине внешние телесканеры.
Прожекторы, установленные на корпусе, очертили освещенный круг диаметром около сотни ярдов. За его пределами не было ничего, но там ощущались уходившие в вакуум тьма и холод.
Внутри круга почва выглядела почти ровной, но какой-то изломанной, ненадежной, с кочками и ухабами, происхождение которых обещало доставить свои загадки. В одном месте у периметра я заметил овражек. И цвет: унылый, тускло-зеленый.