– Как хорошо, – вздохнув всей грудью, сказала Клава. – Как хорошо… Давайте присядем. – Она смахнула пушистой варежкой снег со скамейки. – Посмотрите, какой он лёгкий, его сдуть можно.
Оля не отрываясь смотрела на свою собеседницу. Всё нравилось в ней: крепкая, стройная фигура, уверенные, спокойные движения, манера говорить тихо и мягко и главное – лицо, чудное, милое лицо.
«Бог мой, до чего же ты хороша!» – подумала Оля, глядя в большие, ставшие в сумерках тёмными глаза.
– Видите ли, Оля, – нарушила молчание Клава. – Ваше стремление отдать свои силы борьбе за свободу, – она помолчала, а затем с особым ударением сказала, – вернее, за освобождение народа, – благородно и красиво. Но знаете ли вы, что путь, на который вы хотите вступить, не только красив, но труден и опасен? Здесь нужны сила, выдержка, характер. А главное – нужна вера, беззаветная вера в своё дело. А вы не одна. У вас семья, муж… он офицер. Да, да, я знаю, я слышала, что он портартурец, что был не в чести у начальства. Это всё так. Однако подумайте, взвесьте. В нашем деле нельзя ошибаться.
– Я сейчас смотрела на вас и думала: какая вы красивая, какая вы удивительная, – помолчав немного, сказала Оля, – и вы боретесь, у вас есть силы и воля. Я самая обыкновенная, но я хочу, понимаете, Клава, я не могу не быть с вами. И муж мой – он тоже будет со мной… Я всё решила. Если я смогу вам немного помочь – на любой работе, я буду счастлива.
– Ну что ж, – Клава улыбнулась, – вашу руку, товарищ. Грамотные, преданные люди нам нужны.
Оля пожала теплую руку подруги.
– А теперь пошли. Сейчас будут выступать наши. – Клава встала, захватила полную горсть чистого, нежного снега, сжала в комок, откусила и стала сосать. – Попробуйте, до чего вкусно. Первый снег!
Оля, смеясь, тоже собрала в пригоршню снега.
– Детям есть снег запрещается, – раздалось за их спинами. Подруги вздрогнули и одновременно повернули головы, стукнувшись лбами.
– А это к дружбе, – смеясь, сказал (Оля теперь видела) высоченный мужчина в распахнутой овчинной куртке. Зубы ослепительно блестели на его смуглом лице.
– Ох, Андрей, ты испугал нас, – проговорила Клава. – Вечно ты с фокусами… Оля, познакомьтесь. Это Андрей, самый талантливый гравёр с Прохоровки и самый блестящий оратор. В этом вы скоро убедитесь.
– Очень рад, – пожимая Олину руку, проговорил Андрей. – На аттестацию не обращайте внимания. Клава всегда надо мной подтрунивает. Она меня не любит. Такова судьба. Зато я её люблю. Это тоже судьба. А вас я уже немного знаю – Наташка обо всём доложила. Что ж, будем работать вместе. А сейчас надо идти – а, Клавочка?
Он взял её руку и заглянул в глаза. И по тому, как бережно и нежно Андрей держал эту руку в пушистой варежке, как осторожно отряхнул с неё снег, Оля поняла, что он не шутил, он действительно любил Клаву.
– Да, иди, Андрюша, – проговорила Клава, медленно вынимая руку из его тёплых ладоней. – И мы сейчас.
Андрей улыбнулся Оле и, покачивая широкими плечами, пошёл к театру.
– Я хотела спросить у вас, Оля, как вы, уже устроились, нашли комнату? Ведь, вероятно, ваш супруг должен скоро приехать?
– Да, на днях жду. Комнату подыскала, но ещё не переехала. С Наташей веселей. А что?
– Да ничего особенного. Просто я хотела вам кое-что подсказать. У Патриарших прудов освободилась квартирка. Маленькие две комнатки, но отдельный вход. Хозяйка должна срочно выехать в Петербург. Вот и сдаёт по весьма сходной цене. Возьмите с собой Наташу. Она поможет вам, и ей ближе… к делу. Да и нам это удобно – так, на всякий случай. Ведь ваша семья вне подозрений: муж портартурец, герой, офицер.
– Что ж, я с радостью, – сказала Оля.
– Ну и отлично. Можете съездить посмотреть, а можете переезжать сразу. Вот адрес и ключ.
Когда подруги открыли дверь театра, Андрей уже говорил. – Крупное сражение, которое пролетариат дал царизму, закончилось нашей первой победой, – гремел его сильный голос. – Царь пошёл на уступки и выпустил манифест, где была обещана свобода слова и печати, союзов и собраний, обещан созыв законодательной Государственной думы с привлечением к выборам всех классов населения. Но это оказалось лишь уловкой царского правительства, чтобы выиграть время и собраться с силами для наступления на революцию. Банды черносотенцев вместе с полицией по указанию жандармов и самого царя убивают наших лучших, передовых людей – революционеров, студентов, сознательных рабочих, нападают на собрания и митинги. Так на деле выглядит дарованная манифестом «неприкосновенность» личности и «свобода собраний». Политическая стачка нанесла царскому правительству серьёзный удар, она сплотила нас. Пролетариат почувствовал, что он – сила. Но одной забастовкой стереть с лица земли царское правительство нельзя. Надо идти дальше – на открытую борьбу с царской монархией с оружием в руках. Пролетариат не боится вооружённой борьбы, как бы трудна она ни была.