- Ужасная все-таки вещь война! - задумчиво проговорила Варя. Сколько людей убивают, калечат. И в сущности неизвестно за что.
- Как - неизвестно за что? Мы защищаем свою землю от врагов, которые хотят нас поработить, - возбужденно сказал крутиков.
- Может, вы и правы. Но я, как врач, скажу вам, что все наши успехи не окупаются огромными потерями в людях. Победа достается нам слишком большой кровью. Еще одна-две такие победы, и мы совсем останемся без людей, - продолжала Звонарева.
- Тогда нам надо мириться. Пусть немец забирает что хочет. диктует нам свои требования, а мы покорно пойдем к нему в кабалу, - уже раздраженно проговорил Крутиков.
- народ больше воевать не хочет! Он жаждет мира! И военные власти, если они сохранили хоть капельку здравого смысла, должны думать о заключении мира, - в тон Крутикову ответила Варя.
- Перевешаем и перестреляем всех бунтовщиков! - резко бросил штабс-капитан.
- вы не сможете этого сделать по той простой причине, что их будет слишком много - сотни тысяч, миллионы. Как бы эти бунтовщики, как вы выражаетесь, не перестреляли таких ретивых вояк, как вы, - усмехнулась Варя. - Ведь в их руках оружие.
- Вы социалистка и революционерка! Вам не место в армии, - вскочил Крутиков.
- Призываю вас к порядку, штабс-капитан! Мы не на базаре, - резко оборвал штабс-капитана Борейко. - Не умеете вести спор в рамках приличия, покиньте нас. К чему такие обвинения? Вы подумали, кому бросаете это в лицо? Той, которая, себя не щадя, идет в самое пекло в боях за Россию?
Крутиков, трясясь от злости, вытянулся и покинул палатку.
- Ты поспокойнее, Варя, - мягко заметил жене Звонарев.
- Я думаю о людях, о вас! Удивляюсь, как можно вести такие разговоры на фронте, да еще после ужасающих потерь, какие мы понесли во время последнего наступления! При плохой технической оснащенности нашей армии большие потери неизбежны, - развивала свою мысль Звонарева.
- Откуда вы все это знаете, сударыня? - спросил Кремнев.
- Относительно техники - от своего мужа! Он инженер, как вам известно. Что касается медицинского оборудования, то я хорошо знаю наше положение. Истощились у нас запасы лекарств, инструментария, а союзники доставляют их очень неаккуратно и в незначительном количестве. Смертность раненых и больных была бы в несколько раз меньше, если бы у нас в достаточном количестве были медицинские препараты и оборудование. Но ведь это союзникам только на руку.
- Не пойму, почему это им на руку? - удивился Кремнев.
- Англичане и французы спят и во сне видят, чтобы мы с немцами друг другу хребет переломили. Им тогда будет легче нас прибрать к рукам.
- Вы, Варвара Васильевна, настоящий политик! - с восхищением сказал Кремнев.
Борейко сидел молча, будто отдыхая, думал о своем. Только напряженный, острый взгляд выдавал его внимание к завязавшейся беседе.
Издали доносились звуки оркестра, исполнявшего вальс "На сопках Маньчжурии".
- Я без волнения не могу слушать этот вальс, - переменила разговор Звонарева. - Он мне напоминает дни артурского сидения. кто из нас тогда мог предположить, что мы не только переживем его осаду, но через десять лет снова будем участвовать в еще более грандиозной драке... Особенно это относится к вам, Борис Дмитриевич. Вовек не забуду того дня, когда Блохин прибежал ко мне с известием о вашей гибели на Большом Орлином гнезде накануне сдачи крепости, - обернулась она к давнему другу.
- Да, очухался я только на пароходе в Японии и сразу не понял, куда попал. Сестры-японочки что-то лопочут, улыбаются. думал - это кошмарный сон мне снится. И только потом сообразил, что попал в плен. Чуть не выпрыгнул от огорчения за борт, а тут, откуда ни возьмись, Блохин появился. "Как ты, варначья душа, попал сюда?" - спрашиваю его. "Высмотрел, - говорит, - где вы находитесь, дополз до вашего эшелона, меня на ваш пароход и посадили". Так вместе и приехали в Японию.
- Когда я в первый раз увидел тебя в госпитале в Нагое, ты представлял собой марлевую куклу с отверстием для рта. Глаза и те были забинтованы, - вспоминал Звонарев.
- Провалялся я без малого с полгода и сдох бы со скуки, не будь Блохина и других наших ребят с Электрического Утеса, - с волнением сказал Борейко.
- Это верно, было скучно. Делать нечего, живешь на всем готовом... сказал Звонарев.
- Ты для развлечения ухаживал за японочками, даже, мне помнится, в бане с ними мылся, - хитро подмигнул Борейко Звонаревой.
- Во-первых, это неправда, а во-вторых, это было давно... кто старое вспомнит, тому глаз долой, - попытался было замять разговор поручик.
- Расскажи, расскажи, муженек! Я хоть и с большим опозданием, но все же узнаю о твоих похождениях, - весьма выразительно проговорила Звонарева.
- Да и рассказывать не о чем - неинтересно. Пошел я однажды в японскую баню. У них она состоит из одной общей ванны, перегороженной просто бамбуковой полкой. В одной половине купаются мужчины, в другой женщины. Японцы низкорослы. Я же - вон какой вымахал. Когда японки увидели меня, так и полезли на мужскую половину. Обступили меня со всех сторон, что-то говорят, смеются, трогают пальцами. Я не знаю, куда мне деваться от стыда, отмахиваюсь от них, а они только сильнее смеются. Спас меня старый японец, начал бить женщин мокрым полотенцем и разогнал их. Только всего и было, - неторопливо рассказал Звонарев.
- Свежо придание, да верится с трудом, - съехидничал Борейко.
Неожиданно к батарее подъехал большой автомобиль. Из него вышел высокий, седой, сухощавый генерал с живыми, умными глазами, в сопровождении нескольких человек. Он легко, чуть враскачку, походкой старого кавалериста направился к солдатам.
Солдаты угадали в нем командующего фронтом генерала Брусилова. Он сразу понравился своей внешностью, открытым приветливым лицом и лукавой усмешкой.
- Здорово, богатыри! - громко крикнул генерал, и в голосе его было столько бодрости и ласки, что артиллеристы в ответ гаркнули во все горло.
- Спасибо за службу геройскую! Где ваши офицеры?
Из палатки навстречу Брусилову уже спешили Кремнев и остальные офицеры. Отдав рапорт генералу, капитан вытянулся перед ним, ожидая дальнейших приказаний.
- Постройте людей, я хочу лично наградить отличившихся в минувших боях.