- Зоя, - твердо глядя в глаза молодой женщине, сказала Ольга, - ты останешься здесь. Тебе нельзя рисковать. Прошу тебя - не возражай. На завод пойду я. Сейчас... Все будет хорошо. Слышишь? Со мной ничего не случится. А если что... тогда позаботишься о Славке. Вот так. Не возражай. - Ольга улыбнулась. - Ты же знаешь, что это бесполезно.
Да, Зоя Сидорина знала характер Ольги. Знала, что Ольга Борейко слов на ветер не бросает, ее решение твердое. Если она решила, то это значит все обдумано, учтено.
И в самом деле, возражать было бесполезно. Ольга мягко, но твердо умела доказать свою правоту. И Зое всегда оставалось только подчиняться.
- Что же, пора кончать. На этот раз придется тщательнее обычного провести маскировку, спрятать шрифт, краску...
И товарищи принялись за работу.
Ранним утром Варя с Маней подходили к заводу Паривайнена. Морозило, сыпал крупой легкий сухой снежок, наметая низкие сугробы. Под ногами поскрипывало, воздух свежий, бодрящий. Дышать было легко и приятно, будто пить вкусную ключевую воду.
Чкм ближе к заводу, тем больше шло людей, спешивших на работу. Варя придирчиво посмотрела на Маню и осталась довольна ее видом. Длинный поношенный жакет, белый платок, в руках узелок - все это делало ее похожей на остальных женщин. Только горевшие от волнения щеки и глаза заставляли посмотреть на нее пристальнее. Да ведь мало ли отчего могут гореть глаза да щеки у молодой девушки! За себя Варя была спокойна. Пальто и серый полушалок сохранились еще с тех времен, когда она с доктором Краснушкиным ходила к больным на Выборгскую. Варя надела их и будто встретилась со старыми добрыми друзьями: стало спокойно, удобно и тепло. Листовки спрятала под кофточку - так было надежнее. В руках узелок с хлебом, бутылкой молока. Не придерешься в проходной. А что новенькие, так время такое - война, каждый день толпами новых принимают. Разве всех запомнишь!
Около завода толпился народ. Это хорошо. В толпе, вместе со всеми, легче пройти. Варя замедлила шаги, незаметно повела глазами. Так оно и есть - их ждали. Рядом уже шагали знакомые люди. Маню, видно, здесь хорошо знали. Поздоровались уважительно, пошли вместе.
Только бы благополучно миновать проходную!... Варя опустила глаза к узелку, услышала окрик:
- Давай проходи. Не задерживайся. Видишь, народ идет.
Все. Страшное позади. Теперь во двор, мимо конторы. Варя пощупала рукой аккуратные пачки листовок. Когда же? Постепенно, медленно но упорно толпы людей, как широкий поток, вливались в припорошенный за ночь заводской двор. Народ все прибывал, но по цехам не расходился. Напряженно, но сдержанно гудел двор, будто проснувшийся улей. Люди тихо разговаривали друг с другом. От мерцающего бледного утра лица людей были серыми, в темных голодных тенях глаз притаилось ожидание.
Скорее бы! К Варе подошел пожилой мужчина в овчинной куртке. Серые внимательные глаза улыбнулись в лучинках-морщинках.
- Вот и встретились, Варвара Васильевна! Доброго здоровья.
От волнения и от радости, что видит своих людей после долгой разлуки, Варя почувствовала, как защипало глаза и дрогнул голос, когда она сказала:
- Здравствуйте, Иван Герасимович!
- Принесли нам гостинчиков?
- Да.
- Ну, угощайте потихоньку. Начнем, товарищи! - Последние слова он сказал высокому и худому рабочему.
Варя сунула руку за пазуху и выхватила пахнувшие типографской краской, согретые ее теплом листовки. К ней потянулись сразу несколько жадных рук, и она, не всматриваясь в лица, видела только руки, протянутые к ней, рабочие, мозолистые, с взбухшими венами руки. Она вложила первую пачку в одну тянувшуюся руку, потом вторую, третью... И видела, как листовки, будто живые белые птицы, запорхали из рук в руки. Их передавали, спешили. Читали по двое, по трое, в одиночку. Читали шепотом, вслух. И Варя заметила, как от чтения, от жарких зветных слов, что хранили в себе эти маленькие листочки, смелели и крепли голоса, светлели лица. Теперь уже люди не говорили шепотом. Они говорили вслух, громко7
Оглушительно рявкнул гудок, ударил по напряженным нервам7
Варя поняла, что это начало.
- Товарищи! - услышала Варя голос и повернула голову. Около котельной на бревнах, сложенных штабелями, стоял человек. Он был без шапки, легкие светлые волосы шевелил ветер. В протянутой руке он сжимал пачку листовок. - Товарищи! - повторил он громче и увереннее. Толпа притихла. - Рабочие Петрограда объявили сегодняшний день днем пролетарской стачки и солидарности. Мы не хотим войны! Довольно проливать рабочую кровь!...
Варя оглянулась по сторонам. Всюду вокруг нее стояли люди в куртках, промасленных картузах, в облезлых шапках-ушанках, в простых фланелевых платках, шалях, с обветренными лицами, суровые, знавшие, что такое труд и нужда. Варя с опаской посмотрела в сторону небольшого, обшитого свежим тесом флигеля конторы. Увидела чье-то прильнувшее к окну холеное испуганное лицо.
"Ага, испугались, кровопийцы! - подумала она с озлоблением. - В полицию звоните, фараонов вызываете? Разогнать митинг, арестовать, бросить в тюрьму организаторов. Но разве это спасет вас? Нет. Народ уже понимает свою силу и видит ваше бессилие". В душе Вари поднимался холодок удивительного состояния - отчаянной смелости и счатья. Хотелось сделать что-то большое, яркое, смелое. Сказать людям какое-то редкое, всем понятное горячее слово, которое жило и трепетало большой птицей в ее груди.
Над толпой выросла фигура Ивана Герасимовича. Густые с сильной проседью волосы нависли над его высоким6 изборожденным морщинами лбом. Он крепко сжимал в одной руке шапку и сильными, энергичными движениями рубил воздух, как бы подкрепляя силу своих пламенных слов:
- ...Довольно пить рабочую кровь! Долой войну! Долой самодержавие! Превратим империалистическую войну в войну гражданскую!..
Варя взглянула на стоявщую рядом женщину: та сдвинула платок, освободив ухо, что бы удобнее было слушать. Лицо ее, вся поза выражали острое внимание и волнение. Она вскинула глаза на Варю, улыбнулась ей одними глазами, одобрительно кивнула головой в сторону оратора:
- Вот эти речи нам по душе. А то на днях в цех к нам приходил один, говорил: "Война до победного конца". А для кого до победного? Для него? у меня мужик воюет, так разве мне охота, чтобы мои дети сиротами остались? Я ему так и сказала: "Тебе надо - иди и воюй". Не понравилось, ощетинился весь на меня...