Одиннадцатого июля, получив три дня отпуска, Звонарев поехал на дачу. В поезде он обратил внимание на обилие военных. Офицеры вели себя как-то нервозно, то и дело упоминая в разговорах Австрию, Белград, и определенно намекали на возможную мобилизацию.
На одной из промежуточных станций в вагон вошел пожилой штабс-капитан, лицо которого показалось Звонареву знакомым.
Увидев Сергея Владимировича, штабс-капитан протянул ему руку:
- Честь имею приветствовать вас, господин Звонарев, - и улыбнулся. Возможно, вы забыли меня, но я-то хорошо запомнил вас после того, как вы изрядно потрепали мне нервы в кабинете Тихменева.
- Это насчет гаубиц? - вспомнил Звонарев.
- Вот именно, - подтвердил штабс-капитан. - Вы никак не хотели принимать наш заказ, а я слезно молил вас смилостивиться.
- И я, кажется, внял вашим мольбам.
- За что я и по сей день премногим обязан вам.
Разговорились. Сергей Владимирович поинтерисовался последними новостями, выразив при этом свои опасения по поводу возможного конфликта между Германией и Россией.
- По-моему, веских оснований для войны пока еще нет, - ответил штабс-капитан. - Президент Пуанкаре не торопится с отъездом во Францию, хотя, правда, с очень уж подозрительной любознательностью присматривается ко всему, что творится в вотчине гостеприимного хозяина.
- Это-то как раз и разжигает страсти, - заметил Звонарев. - Насколько мне известно, французы не только присматриваются, но и диктуют нам, что и как следует делать.
- Дружеские советы, не больше, - сказал штабс-капитан. - Между прочим, перерыв лагерного сбора на три дня был объявлен по их указанию, сообщил он. - Поверьте мне, если бы существовала реальная угроза близкой войны, такого перерыва никто не делал бы.
- И тем не менее Пуанкаре вместе с царем объезжает войска во время ночных маневров.
- Что из этого? Ведь Россия и Франция - союзники, - продолжал в том же оптимистическом духе штабс-капитан. - Я, например, только вчера беседовал с некоторыми лицами из свиты президента. Они заверили меня, что немцы перед лицом столь внушительного противника, каким является франко-русский союз, не рискнут развязывать войну из-за того, что какой-то сербский террорист убил австрийского наследного принца.
- Простите меня за откровенность, но я не совсем доверяю подобным заверениям, - сказал Звонарев. - Зачем, спрашивается, юнкера всех военных училищ досрочно произведены в офицеры? Зачем их лишили полагающегося им месячного отпуска и обязали сразу же отправиться в свои части.
Штабс-капитан пожал плечами.
- Не могу знать. Видимо, начальство не все договаривает.
"Или ты сам боишься выболтать лишнее", - подумал Звонарев.
- Взять хотя бы меня, - продолжал штабс-капитан. - Еду на три дня к семье на дачу. Значит, надо полагать, в ближайшие три дня объявления войны не будет! - заключил он в шутливом тоне.
- Поживем - увидим! - невесело отозвался Звонарев.
По началу русско-японской войны он знал истинную цену таким бодряческим прогнозам и даже официальным првительственным разъяснениям.
Поздно вечером, на даче, когда дети уже уснули, Катя тоже заговорила о войне.
- Мне, пожалуй, надо съездить к Ване, - сказала она. - Вдруг да действительно начнется... Я с ума сойду без него.
- Ехать туда - безумие, - заметил Звонарев. - С кем останутся дети?
- Варя присмотрит.
- Но Варя-то еще в тюрьме, - вырвалось с горечью у Сергея Владимировича. - Завтра суббота. Все судейские крючки разъедутся на дачи, и никто из них не вспомнит о Варе до понедельника.
- Ах, боже мой, как все складывается ужасно! - воскликнула Катя. Вдруг я не увижу моего Ваню!
Чувствуя, что с ней сейчас вот-вот начнется истерика, Звонарев строго сказал:
- Не один Ваня в армии. Уж если вспыхнет война, то и мне придется идти на фронт.
- Тебя не возьмут... Ты работаешь на военном заводе, а вот Ваня уже в армии, - всхлипнула Катя.
... Вечером 14 июля Звонарев вернулся в Питер. На Литейном проспекте он увидел идущие в походном порядке батареи Первой артиллерийской бригады. Судя по всему, они возвращались из лагерей на зимние квартиры. И это теперь, в разгар лета! Было похоже на то, что лагерный сбор почему-то прерван.
Звонарев купил газету в надежде разузнать последние новости, но ничего экстраординарного и тревожного в газете не нашел. Немало удивило его и то обстоятельство, что, несмотря на воскресный день и позднее время, окна Главного артиллерийского управления, выходившие на Литейный проспект, были ярко освещены. Очевидно, там происходило какое-то экстренное совещание. Звонарев решил зайти в управление, но его не пустили, хотя раньше он проходил сюда беспрепятственно. На этот раз от него потребовали особый пропуск.
На заводе по случаю воскресенья никого не оказалось. Зато Выборгская сторона кишела народом. То там, то здесь вспыхивали летучие митинги. Одни ораторы, охваченные шовинистическим азартом, поносили на все лады Германию и призывали верой и правдой служить царю и отечеству. Другие заявляли, что народу не нужна война, и призывали к забастовкам, выдвигая политические лозунги. Полиция относилась покровительственно к выступлениям шовинистов, но как только начинали говорить рабочие ораторы, митинги сейчас же разгонялись.
"Война, - подумал Звонарев. - Не сегодня-завтра начнется мобилизация".
Не встретив никого из знакомых, Сергей Владимирович отправился к себе, на Петербургскую сторону. Чувство тревоги за Варю разрасталось все сильней.
Он погимал: достаточно было одного подозрения охранки, что Варя принадлежит к партии социал-демократов, чтобы выслать ее за тридевять земель от Петербурга. Главное, чтобы ее освободили сейчас, сегодня, завтра... Пока не началась война. А что она начнется, Звонарев уже не сомневался. "Зачем это новое испытание для России? Сколько горя, крови, сколько сирот... И из-за чего?.." - с отчаянием думал инженер.
На следующее утро в газетах было объявлено о срочном отъезде из России на французском броненосце президента Пуанкаре.
"Чего доброго, немцы подорвут в море этот броненосец вместе с президентом!" - подумал с опаской Сергей Владимирович. Случись такое, и французы, конечно, тотчас начнут военные действия.