Варя перевела дух от волнения и легко сбежала с крылечка террасы навстречу возвращающимся с прогулки детям.
Через два дня Звонареву прислали повестку из Управления воинского начальника города Петербурга с требованием явиться для переосвидетельствования состояния здоровья "на предмет определения годности к военной службе", как официально значилось в повестке.
Сергей Владимирович показал повестку Тихменеву.
- По-видимому, меня собираются призвать в армию, - сказал он при этом.
- Это какая-то нелепость, - возмутился генерал. - Вы до крайности нужны на заводе, и я ни за что не отпущу вас.
Тем не менее Сергей Владимирович прошел медицинскую комиссию и был признан годным к строевой службе. А еще через два дня ему была вручена мобилизационная повестка. Оказалось, что Звонарев подвергался мобилизации в числе неблагонадежных лиц по указанию охранного отделения. Все хлопоты Тихменева были тщетны. Оставалось одно: не спешить с отъездом и постараться попасть к Борейко в Вязьму, где стояла его артиллерийская бригада.
9
Первого августа 1914 года Германия объявила войну России, и в тот же день немецкие войска перешли границу Бельгии, грубо нарушив ее нейтралитет. Это дало повод Англии вступить в войну с Германией на стороне Франции и России.
Петербург зашевелился, как встревоженный муравейник. На призывных пунктах творилась несусветная толчея. Дни и ночи беспрерывно шла приемка мобилизуемых людей и лошадей. Все поезда были переполнены до отказа запасниками, которые ехали в классных вагонах, не считаясь ни с какими правилами и порядками. Штатские не могли ни выехать из столицы, ни попасть в нее. Военные запрудили вокзалы и прилегающие к ним площади.
Варя застряла на даче. С тяжелым сердцем ехал Звонарев на дачу, зная, какое тяжелое горе везет он своей жене.
У крыльца скромного каменного дома с мезонином остановилась пролетка, нагруженная вещами. Когда извозчик снял чемодан, узел и корзинку, стало видно улыбающуюся маленькую женщину в соломенной шляпке и мальчика лет четырех в матросском костюмчике.
- Ну вот, Славик, мы и приехали. Прочитай-ка, что написано на табличке.
Надувая щеки, Слава важно по слогам прочитал:
- "Петровская улица, 18. Зубной врач Михельсон". - И тут же испуганно захныкал: - А у меня зубки не болят...
В это время парадное открылось, и молодая женщина, улыбаясь всеми ямочками своего милого розового лица, спросила:
- Госпожа Борейко? С приездом. Прошу вас, проходите. Квартира готова и ждет вас. Наши господа на даче и раньше осени не вернутся, так что придется пока поскучать одним...
Так Оля Борейко с сыном приехала в Петербург.
Вечером, когда все вещи были разобраны, а Слава вымыт, накормлен и уложен спать, когда все уже валилось из рук от волнения и нетерпения, Оля села на низенькую скамеечку около окна и, положив руки на колени, стала ждать, прислушиваясь к шагам на тротуаре. А мысли бежали...
Далекий девятьсот пятый год. Встреча с Клавой, с Иваном Герасимовичем... Красная Пресня. Красная от пролитой рабочей крови, что породнила навеки ее, Олю, с теми, кто не жалел свою кровь, не дрожал над своей жизнью.
А потом все эти годы напряженная жизнь учительницы-подпольщицы. Учить других, учиться самой великому делу революции и жить, чутко прислушиваясь к шагам врагов и к походке друзей...
Вот и сейчас легкие, быстрые, радостные шаги - это друг. Оля поднялась навстречу им, рванула дверь и почувствовала, как теплые родные руки обняли ее за шею.
- Клава, родная...
Так и стояли они, два друга, две сестры, обнявшись и плача.
- Ну вот, бабы всегда остаются бабами. И от горя плачут, и от радости тоже. Пойдем ко мне наверх в мезонинчик, хоть я насмотрюсь на тебя.
Оля протянула Клаве руку и повела ее, как ребенка, по лестнице наверх. ОГня не зажигали, в окна лился серебряно-голубой свет. И от этого света и от тишины, что была вокруг, от мирного сопенья спавшего Славки было как-то особенно мирно, сладко и почему-то грустно. Оля усадила Клаву к свету и долго смотрела на ее милое, вновь похорошевшее лицо.
"Ну вот и порозовели щеки, и засияли серые удивительные глаза..." подумала Ольга.
- Я долго жила за границей, - как бы отвечая на ее мысли, тихо проговорила Клава. - Было серьезное задание партии. Хотя много работала, но поправилась. Болезнь вроде отпустила. Мы ведь живучи, как кошки... Ну и, видишь, косы отросли... Но забыть ничего не забыла. Того, что было и ушло, забыть нельзя. Впрочем, почему ушло? Андрей всегда со мной рядом. И, пожалуй, хватит об этом.
И снова Олю поразила какая-то только Клаве свойственная не обидная для собеседника твердость. Твердость и вместе с тем мягкость, такт, большое уважение к мнению другого человека. "А вот у меня и у Вари этого пока еще нет. Мы резковаты. Дудим в свою дуду и других слушать не хотим". - с горечью подумала Оля.
- Ты не обиделась, что мы вазвали тебя срочно? - услышала она голос Клавы. - У нас на днях провалилась одна конспиративная квартира. И нужна немедленная замена. Дел очень много. Условия работы с каждым днем все усложняются. Охранка свирепствует в связи с мобилизацией. Хватают по одному подозрению. А ты опытный конспиратор. - Клава улыбнулась. - Жена героя-офицера... Боюсь только за Славку.
- А что Славка? Он у меня любого жандарма за нос проведет. Хитрый бесенок. Потом больной, - Оля лукаво сощурила глазки, - нужна постоянная врачебная консультация столичных светил. Документы все в порядке. Ну, если боишься, можно отправить к Варе.
- К Звонаревым нельзя. Варя только что из тюрьмы. За ней слежка. Ни жить у нее, ни встречаться нельзя. Категорически и надолго. Здесь квартира надежная. Хозяева - сочувствующие нам люди. Через некоторое время подыщем домик на даче. Там еще спокойнее. Нужно будет установить станок, размножать ленинский "Социал-демократ", прокламации. Вот первая партия в этом дорожном чемоданчике. Завтра бастуют путиловцы. Это им подарок. "Ко всем рабочим, крестьянам и солдатам" - первая прокламация Петроградского комитета. "Война - войне!" - вот наш лозунг...
Ранним утром второго августа Звонарев уезжал в Вязьму.В военной форме, с чемоданом и постелью в ремнях, он стоял на вокзале. Его провожала только Варя. Перед самым отходом поезда она, улыбаясь, сказала ему: