Наконец батарея добралась до пограничной станции Вержбалово.
Была ночь, но ярко освещенная станция блестела огнями. Началась разгрузка эшелона.
Первая армия весь день вела бой с переменным успехом. Штабы переезжали с места на место. Найти их ночью было трудно. До рассвета решено было никуда не отходить от станции выгрузки.
На западе виднелось зарево пожаров, издали доносился глухой грохот кононады. По дорогам к станции тянулись бесконечные вереницы обозов, артиллерийских парков, санитарных повозок с раненными и различный войсковой транспорт. Армейский тыл только еще устраивался и разворачивался.
С первыми проблесками зари Борейко вышел из палатки и начал осматриваться. Вокруг, сколько было видно глазу, расположились воинские части, организации, большей частью тыловые. Рядом с пакгаузом разбил свои палатки лазарет. Над ним вился белый флаг с красным крестом, вокруг суетились в белых халатах санитары, сестры, врачи. С запада по шоссе подвозили раненых в санитарных повозках, а больше - просто на телегах. В пакгаузе был развернут медицинский пункт, где принимали раненых и после первой обработки грузили в теплушки, на скорую руку приспособленные для их приема.
Интенданты у наспех сколоченных навесов сгружали продовольствие, обмундирование и тут же выдавали его подъезжавшим интендантским повозкам различных воинских частей. Несмотря на раннее утро, вокруг станции толпился народ, главным образом солдаты. Стоял беспрерывный шум голосов, кто-то кричал, кто-то ругался. Общего порядка и управления всей этой разноголосой, разноликой многочисленной толпой не было заметно. Все шло самотеком. Каждый добивался своего по мере своих сил и способностей.
- Обычный российский кабак! Каким он был в Маньчжурии, таким остался и сейчас, - хмуро проговорил Борейко и приказал усилить караулы вокруг батареи.
Стало известно, что бои идут верстах в десяти-пятнадцати к западу от границы, у города Гумбинена. Борейко сумрачно прислушивался к отдаленному гулу боя, грохоту артиллерийской кононады. Он понимал, что неповоротливая тяжелая батарея может без труда стать добычей противника.
Вдруг на шоссе, проходившем мимо станции, показалась группа всадников. Над ней развевался стяг. Борейко понял, что перед ним сам командующий 1-й русской армией генерал от кавалерии фон Ранненкампф со своей штабной свитой. Толстый краснолицый генерал с огромными полуседыми усами и подусниками, выпучив злобные глаза, матерно ругал кого-то из своей свиты. Борейко поспешил к батарее, понимая, что вид тяжелых пушек тяжелой батареи привлечет к себе внимание командующего армией. Так и случилось. Ранненкампф подъехал к артиллерисиам. Борейко раскатисто скомандовал "смирно" и подошел к генералу с рапортом.
- Седьмая батарея первой тяжелой бригады? - переспросил генерал.
Борейко подтвердил. Один из офицеров штаба что-то доложил командующему. Выслушав его, генерал зычным хрипловатым голосом поздоровался с солдатами, дружно гаркнувшими ему в ответ.
- Будете находиться в распоряжении моего штаба. Для выяснения обстановки свяжитесь с ближайшим штабом дивизии, но это отнюдь не значит, что он может вами распоряжаться! Вы мой главный артиллерийский резерв, подчеркнул Ранненкампф.
- Слушаюсь, ваше превосходительство, - ответил Борейко.
Генерал небрежно козырнул и поехал дальше.
- Видал, Филипп Иванович, каков на вид знаменитый Ранненкампф? обернулся Лежнев к Блохину.
- Видал. Не говорит, а лает, и все матом! Для русского человека у него других слов нет. От японцев бегал, как заяц, зато безоружных рабочих вешал и стрелял сотнями, если не тысячами.
- И как его до сих пор не убили? - удивленно проговорил Лежнев.
- А что толку-то? Одного убьешь - десять на его место в очереди стоят. Силы только переводить зря. Нет, уж лучше поднапрячься маленько, да всех разом и турнуть. С ветерком, чтоб не воняло. Я так понимаю...
12
Борейко вызвал команду разведчиков - Блохина, Васю, Лежнева - и приказал произвести разведку местности в направлении фронта.
Через несколько километров артиллеристы-разведчики наткнулись на тыловые части 27-й пехотной дивизии, которая наступала, тесня немцев на запад.
Шум боя с каждой минутой становился слышнее. Вскоре разведчиков остановил тыловой патруль и направил их в штаб дивизии в деревушку Эйдкунен. Там разведчиков принял сам командир 27-й дивизии генерал Адариди, высокий бритый старик с туго нафабренными, торчащими вверх, как на портретах у Вильгельма II, усами, с застывшей на лице надменной улыбкой. Говорил он слегка в нос, растягивая слова и цедя их сквозь зубы.
Узнав, что перед ним разведчики тяжелой батареи, Адариди приказал тотчас вывести батарею на участок его дивизии. Зуев доложил, что батарея имеет указание командующего армией исполнять только распоряжения его штаба. Генерал вспылил и, топнув ногой, пригрозил:
- Если через два часа батарея не станет на указанное мной место, я расстреляю ее командира вместе с таким идиотом, как ты!
Вася набрал полную богатырскую грудь воздуха, чтобы достойно ответить на это "генеральское хамство", но помешала вспыхнувшая поблизости перестрелка. Загрохотала артиллерия, трещали пулеметы, раздавались рвущие воздух звуки ружейных залпов. Казалось, все кипело, как в огромном котле. Над штабом с визгом пролетело несколько снарядов. Прискакал связной и сообщил, что пехота отходит, а немец "дюже крепко нажимает".
Адариди как ветром выдуло из дома. Забыв о своем высокомерии и важности, он лихо вскочил на коня и широким аллюром поскакал в тыл. За ним устремилась целая кавалькада штабных офицеров.
Оставшиеся на месте солдаты весело заулюлюкали и засвистели им вдогонку.
- Держи, лови, утекут! - озорно кричали они, пока разорвавшийся поблизости германский снаряд не заставил и их рассыпаться во все стороны.