- Неужели-таки война? - не поверил Звонарев.
- Да, в воздухе пахнет порохом, - подтвердил Краснушкин. - Вчера один профессор вернулся из Германии. Там только и разговоров что о войне с Россией.
- Но при чем же здесь Варя?! - с горечью воскликнул Сергей Владимирович.
- Они боятся революционных выступлений. Ну, а Варя у тебя, Сергей, молодчина. Эх, какая молодчина и умница! - с нежностью проговорил Краснушкин. - Хоть немного бы от ее разума моей половине. - И, помолчав немного, продолжал: - Вот я теперь уже не профессор кафедры внутренних болезней Военно-медицинской академии, а старший врач Закатальского господа Иисуса Христа пехотного полка. И все по той же причине, что полотика сейчас входит в каждый дом. Это ты, Сергей, живешь, ничего не видишь, выходит - и видеть не хочешь. Варя женщина, а насколько она дальновиднее тебя! А ты под стать моей Катерине.
- Ну вот, обласкал называется! Я к тебе со своим горем, а ты ко мне с политикой, - обиженно отозвался Звонарев. - Да, я не занимаюсь политикой и знать ее не хочу. Вот мое твердое мнение, если ты уж заговорил об этом. Я честный русский интеллигент, а не бунтовщик. И великое мое горе, что Варя не моя единомышленница, а твоя.
Краснушкин посмотрел на бледное лицо Звонарева, на его налитые мукой глаза.
- Прости! Я не хотел причинить тебе боль... Не будем об этом. Оставим разговор до лучших дней, когда с нами будет Варенька. Я сейчас же еду к барону Гибер фон Грейфенфельсу, главному начальнику медицинской службы. У меня на него есть надежда. Попытаюсь. Авось поможет. Вечером зайду к тебе. Пока, Сергей, не горюй.
Краснушкин проводил Звонарева, отказавшегося позавтракать, до дверей и, уже пожимая руку, наставительно посоветовал поскорей спровадить Васю из Петербурга, подальше от всевидящих очей жандармов.
Когда Звонарев вышел из дома Краснушкиных на улицу, деловое петербургское утро было в самом разгаре. Открывались магазины, лавочки, чайные. Спешили на службу мелкие чиновники. Пирожник пронес полный лоток горячих ароматных пирожков. Прошла молоденькая девушка в кокетливой шляпке, с круглой картонкой в руках, видимо, модистка, несшая заказ богатой моднице. Люди шли, спешили по своим делам. У каждого были свои заботы и печали. Звонареву надо было идти на завод. Но идти не хотелось. Мысли, будто встревоженный пчелиный рой, теснились в голове.
Звонареву больно было сознавать, что Варя многое скрывает от него. Он не сомневался в ее любви и верности. Она любила его - в том не было сомнений. Но, любя, скрывала от мужа самое сокровенное - своих новых друзей, свои связи с революционным подпольем. Он, ее муж, мог только догадываться об этом. А почему случилось так? Варя шла своей дорогой, которую сама выбирала среди множества более легких, блистательных дорог женщин ее круга. Она жена инженера, мать троих детей, наконец, дочь генерала, никогда не знавшая нужды. Что заставило ее пойти по этому тернистому пути? Звонарев отказывался понимать. И оттого, что понять это было трудно, Звонарев чувствовал себя одиноким, обиженным и несчастным в это солнечное летнее утро.
А ведь совсем недавно все было так хорошо! Варя по случаю трехсотлетия дома Романовых была полностью восстановлена в правах. Не думалось, не гадалось о каких-то бурях и тревогах. И вдруг на тебе, нагрянули грозовые тучи, закрыли лазурь безоблачного неба. Варя за решеткой. Дети остались без матери. На заводе тоже жди неприятностей.
Не успел Звонарев прийти на завод, как был вызван начальником завода генералом Тихменевым.
- Полюбуйтесь, новый военный заказ, - недовольно проговорил он, едва Звонарев показался в дверях. - Да какой еще! Винтовки, карабины, пулеметы! И все срочно. И впрямь пахнет войной. Не было нам печали.
Тихменев, вглядываясь в новые чертежи, думал о том, что война, судя по всему, неизбежна. И это сулило и ему, военному инженеру и генералу, большие неприятности. Конечно, не фронт: для этого много строевых генералов, но сейчас посыплются военные заказы. Где взять квалифицированных рабочих? Одних мобилизуют, другие бунтари. Он сам видел вчера, как рабочие вступили в столкновение с полицией. Не испугались, не побежали. Тихменев совсем расстроился и взглянул на Звонарева, ища в нем сочувствия.
- Что это вы, голубь мой, нос на квинту повесили? Или с дражайшей поругались?
- Если бы так... - И Звонарев рассказал о печальных событиях этой ночи.
- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! - огорченно сказал генерал. Какое несчастье! Надо немедленно вызволять Варвару Васильевну. А то время предвоенное. Кабы чего не вышло...
Звонарев боялся расспросов и неискреннего сочувствия. Он хорошо знал, что чем больше человек оправдывается, тем больше его считают виноватым. И Звонарев, видя не на шутку встревоженное лицо Тихменева, с благодарностью воспринял деликатность генерала и его молчаливое понимание.
- Знаете что, дорогой... - медленно вымолвил Тихменьев. - У меня есть мысль: обратиться к нашему начальнику Главного артиллерийского управления Кузьмину-Караваеву. Он человек либеральный, весьма уважал генерала Белого и, конечно, постарается вам помочь. Тем более, что сделать это ему совсем не трудно - его родной брат Кузьмин-Караваев - известный адвокат и член Государственной думы от кадетской партии.
Поздним вечером в осиротевшую квартиру Звонаревых зашел Краснушкин. Звонарева он застал в Васиной комнате. Он сидел около стола, молча и устало перелистывая технический справочник и изредка взглядывая на Васю, который расположился на полу, среди разбросанных вещей, книг и тетрадей.
- Что это у вас? Никак, новый обыск? - спросил Краснушкин.
- Только своими силами, - басом ответил Вася. - На семейном совете решено Василия Зуева отправить по этапу. Подальше от всевидящих очей.