– Я как подумаю о танцах, меня в пот бросает. А на сцену выходить надо. Моё выступление же никто не отменит. Всё, думаю, пропало. И вот наш выход. Все разминаются, начинают к кулисам ближе сходиться. Стою ни жив ни мёртв. Удары сердца считаю. – Рязанцев приложил руку к груди. Рука волнительно вздрагивала, словно она действительно резонировала от сердечных ударов. – Тук, – его рука вздрогнула. – Жду следующего. Тук-тук, – комментировал он. – Волосы дыбом. Сознанием понимаю: умру. Умру на сцене, а ведь не хочу. – Лицо рассказчика приобрело мученическое выражение. – Цепляюсь за жизнь, – он замер на миг. – Всё, слышу, нас объявляют. Только и понял отчётливо из того: «Ансамбль народного танца „Калинка“». Да ещё «Россия».
Оглядевшись, Рязанцев сделал такое лицо, словно он что-то выискивал. Ни у кого не возникало сомнений, что он пересказывает историю правдиво, в той последовательности, как он и переживал её.
– Смотрю, передо мной со сцены объявитель вышел, в руках – плакат на тонкой палке. Небольшой такой. И надпись: Russia. Я все силы собрал и к нему: спаситель мой, иди-ка сюда, да-да подойди, – пальчиком его подманиваю.
Указательный палец по-свидетельски повторил то же самое движение.
– Он не поймёт. – Вытаращил глаза на мой палец. – А мне то что. Я у него из рук хвать плакатик. И говорю ему: – Всё иди, иди. Разберёмся. Потом тебе отдам. Станцуем только.
Вышли на сцену, а я краешком, краешком, да и в сторонку. Встал на сцене, с краешка, перед зрителями. Истекаю потом. Сырой, хоть выжимай. Перед собой плакатик выставил, лицо кирпичом сделал, никого не слышу, не вижу, знать не хочу. В безоблачное греческое небо закатное впёрся и думаю: «Пусть что хотят делают, не сойду с места».
А мне так потихоньку из группы покрикивают, взывают к совести. Наглецом назвали. А всё равно, хороводы водить, гурьбой скакать – пожалуйте без меня. Я сделал всё возможное. И за жизнь уцепился. Я потом ни с одним из нашей группы двое суток не разговаривал. Как тяжело мне было!
Послышался вздох человека, изнемогавшего от тяжёлого похмелья. Рязанцев воспроизвёл его так, что никаких сомнений быть не могло: настолько глубоко он его запомнил и повторил.
Стоявший у окна Андрей Философ, наблюдавший картину с голубями, повернулся в пол-оборота и вклинился в рассказ, не обращая ни на кого внимания и перебивая:
– Хорошего человека сразу видно! Его, можно сказать, чувствуешь. Так природа устроена.
Все перевели взгляд на него. Он же сказав это, как будто отстранился от них.
«К чему бы это!» – промелькнула у всех присутствующих мысль.
Андрей отошёл от окна, налил в чашку кипятка из кулера, бросил в него пакетик чая. Медленно помешивая сахар, обратился к Эдику Светлову:
– Не засиживайся. Вот главное твоё достоинство на сегодняшний день. Тогда и будущее разглядишь, и развитие получишь.
Тарас поднял глаза и согласно кивнул. Он перелистнул страницу в бумажной папке и добавил:
– Кто понял жизнь, тот не торопится, – и заулыбался, взглянув на Андрея. Сказанная фраза принадлежала тому. И они об этом знали. Но как умело и своевременно Тарас воспользовался ею. Его глаза блеснули хитро, заговорщицки.
Эдик Светлов, самый молодой из присутствующих, прилежно дослушал. Возражать он не стал. Лишь сунул тонкую сигарету «Вирджинию Слимз» в рот и вытянул губы, чтобы прикурить. Имея меньше опыта, чем остальные, но желая идти в ногу с товарищами, Эдик сказал, придавая разговору некоторую деловитость:
– Всё же удача должна быть. Без неё никуда. Везенье, удача и фарт, как хочешь назови, есть обязательное условие успеха. Андрюх, ты как считаешь? – он повернулся к Андрею, чтобы адресовать ему свой вопрос, как бы ища поддержки. – Ведь в жизни каждого человека хоть раз, но шанс даётся, – он сделал паузу. – Вот понять его, разглядеть этот шанс – самое трудное. Без ума тут не обойтись.
Он сказал это таким тоном, что словно ум, который он имеет в виду, у него-то как раз имелся.
В последовавшем молчании Эдик медленно дунул струёй дыма из вытянутых губ, считая, что фраза ему удалась. Теперь он ждал, как задумчивый шахматист, что ответит Андрей.
Тот не торопился с ответом, но, обведя всех по очереди взглядом, увидел физиономии, находящиеся в некоем ожидании. И тогда он принялся обдумывать сказанные Эдиком слова с таким видом, словно знает цену своим размышлениям не хуже остальных.
– Да, без сомнения, – начал Андрей, – удача должна быть. Но тот редкий шанс, когда удача непременно снизойдёт, всё-таки даётся тому, кто использует большее количество попыток в своём ремесле, предпринимает шаги к действию. Чем больше попыток, тем чаще неудачи. С ними приобретается опыт. А везенье – это всё-таки фактор. Наверное, удел энергичных людей. Или с первой попытки, или с десятой. Только хватит ли сил и терпения до неё? До десятой!