– Ого! – удивленно расширил он глаза. – И вам не страшно в байдарке?
– Какие там страхи, – Татьяна красиво и доверительно улыбнулась Антону. – Байдарка по сравнению с обласом корыто. А я, можно сказать, в обласе выросла – я же из этих мест. А плавать хорошо не умею и даже едва не утонула однажды в походе, хотя и имею удостоверение инструктора по плаванию.
– Как это было? – не удержался от вопроса Миронов. Проявился профессиональный интерес – к разбору ситуации с утопающим инструктором по плаванию.
– По легкомыслию, – поморщилась от неприятного воспоминания Татьяна. – В студенческие годы всем море по колено. Я на соревнованиях между вузами по гребле на байдарке-одиночке первое место в городе заняла, а ребята из соседнего с нами энергетического института группу в поход по Полярному Уралу комплектовали, вот и пригласили меня. Я не представляла, что это такое, загорелась: очень мне захотелось с ними на плоту хлебнуть романтики. Однако, чтобы быть включенной в группу, надо было сдать зачет по плаванию, а этого я не могла. Зато у меня имелись обширные связи в комсомоле, и мне добыли не то что справку, а удостоверение инструктора по плаванию. В общем, поплыли. Речка недаром носила имя Дурная: в хорошую погоду едва журчит на перекатах, камнями за днище плота цепляет, но стоит пройти в сопках дождям – раздувается и несется между скал как дурная.
Нам не повезло: на второй день в горах грянули грозы и наш плот завертело и понесло как щепочку, вспомнить страшно. Грохнула нас Дурная о камень, и разлетелся наш плот по бревнышку. Из шестерых спаслось пятеро. Меня чудом выдернули, а Саша, отличный пловец и бывалый водник, не выплыл – так и не нашли. Утонули и все наши припасы, за исключением палаток и спальников в непромокаемых мешках.
Помощи нам ожидать было неоткуда, и пошли вдоль по бережку, изнывая от горя и голода. В июле в тундре ни грибов, ни ягод, ни яиц не найти. Зато комаров достаточно – последние силы выпивают. На третьи сутки я уже ни о чем кроме еды не мечтала. Загадала: если доберусь до жилья, сварю полную кастрюлю гречневой каши с тушенкой и всю съем. На четвертые сутки на нас совершенно случайно вышла группа туристов из Нижнего Тагила. Как потом выяснилось, в тот год на Дурную ни одна группа кроме нас и их не выходила. Если бы не случайная встреча... Думала, что с туризмом после такого навсегда покончу. А на другой сезон пошла на Алтай: туризм, как стенокардия, неизлечим...
Не поверил своим ушам Миронов: сидит рядом с ним обаятельная женщина, вполне светской наружности, прекрасно поет и мастерски играет на гитаре, а вдобавок профессионально гребет на байдарке и ходит в походы первой сложности по рекам Полярного Урала. Что-то сместилось в голове у Антона, он только и смог выдохнуть хриплое:
– А муж?
– Объелся груш, – как бы огорчилась Татьяна. – Мы с дочкой без него обходимся, она уже большая. Поздно уже – давайте расходиться. Я вас провожу песней:
Это не головешка, а пылкая душа Антона вдруг подернулась серым пеплом. И не сегодня, а давно подернулась. А сегодня, как от свежего дуновения заискрила, чтобы вновь разгореться. Остаток ночи Колонтаец проворочался на своей скрипучей кровати: не выходила из головы яркая соседка. Ну кто бы в их чинной конторе мог догадаться, что она такая необычная?
На следующий день Антон с Татьяной гуляли по берегу, болтали о жизни и о работе, любимых книгах и музыке и о всяких разностях, о каких могут говорить между собой изголодавшиеся по теплоте общения мужчина и женщина. Вечером в номере Татьяны они пили чай с твердым, как танковая броня, затяжным печеньем и болгарским айвовым джемом позапрошлогоднего завоза. Потом по очереди бренчали на гитаре и пели друг для друга свое любимое. Когда же забрезжили сумерки, Антон спросил Татьяну взглядом: «Я останусь?» «И не надейся! – жестко и вслух ответила она. – У меня на работе романов не было и не будет».
Дверь со стуком закрылась за спиной Миронова. Зато открылись глаза на собственную беспросветную жизнь. Открылись и долго не могли закрыться: опять он ворочался на тощем тюфячке и думал о женщине за стеной – зеркальном отражении его собственного характера, привычек, неустроенности и духовного одиночества. С той же затаенной мечтой о переменах, тем же романтизмом, с легким налетом авантюризма, но не в том, в котором его толкуют агитаторы от политпросвета, значении, а берущим начало от латинского «аванти», что значит – «вперед». Именно вперед, в леса, горы и реки, к брезентовой палаточной демократии, за розовой туристской мечтой уходят от обыденной серости ребята в штормовках, чтобы на неограниченной регламентом свободе мерзнуть и мокнуть, откармливать комаров и голодать самим, едва тащить от усталости ноги, даже терять навсегда товарищей, и все это ради того, чтобы вечерами сидеть у костра тесным братством и под непременную спутницу-гитару изливать свои души в никем не одобренных, своего подпольного производства, но горячо любимых песнях.