Для кого-нибудь, может, осенняя ночь и темна, но только не для Тягунова. Ночью он видит не хуже кошки и место, где нужно соскользнуть за борт, определил точно. А вот вода холодна, чертовски холодна. Хорошо еще, что шары держат и плыть недолго, а то бы окоченел и не дотянул до берега. Михаил с трудом выбрался на скользкий берег, заросший тальником почти до самого уреза воды и сел на кромке обрыва, чтобы слить из сапог воду и выжать одежду. Предварительно припасенная бутылка оказалась кстати. Тягунов зубами разгрыз сургуч на горлышке и ударом донышка о каблук вышиб пробку. В глотке забулькало, и обжигающая жидкость потекла, разогревая Тягунова изнутри. Бившая тело мелкая дрожь понемногу ослабела. Миша слил из сапог воду, надел их прямо на босые ноги и встряхнулся: нужно было пошевеливаться, пока не пропало действие алкоголя. Да, давно, ой как давно обморозил пальцы Миша, а чуть прихватит их холодком, и они снова напоминают ему пятьсот первую стройку, барак усиленного режима и дерзкий, отчаянный по своей невыполнимости побег в насквозь промороженную тундру. При одном воспоминании от страха и холода передергивает: как-то еще жив остался.
Во второй раз нынешний Миша Тягунов, а в те давние времена Леонид Чалый, по-лагерному Ленчик, на такую дерзость вряд ли пошел бы. А тогда, по молодости и наивности, доверился авторитетам Сычу и Стасу, поверил, что все у них распланировано, дорога на Большую землю известна, что скоро весна, лето и ждет их свобода и спрятанное в тайге шаманско-кулацкое золото. Совсем не приходило в голову, что его, самого молодого и неистощенного долгим лагерным сроком, берут в побег на случай голода, как «живые консервы», по-блатному «барашком», чтобы съесть в случае крайней необходимости. Но не раз повезло Ленчику: промахнулся стрелявший в него из нагана лагерный опер Кандалинцев, удалось уйти беглецам от погони, а когда развезло весеннюю тундру – наткнуться на охотничье зимовье в верховьях Ваха. В результате – не съели блатные кореша Ленчика, нашлись в избушке припасы и даже патроны. Стас всю весну протаскал за собой по тайге Сыча и Ленчика: все искал силинское золото. Клялся-божился, что оно есть, много припрятано, всем троим хватит – нужно только найти заброшенное кладбище хантыйского рода Шатиных, на котором под крышкой надгробья жены Шатина кулацкая ухоронка – золото и оружие.
– Хорошее оружие – наганы, – нахваливал Стас.
– Хорошее, – соглашался Сыч, – для гоп-стопа самое подходящее, внушает. Только вот где они, эти наганы? И ружье обещанное?
– Найдем, – постоянно уверял Стас, – обязательно найдем.
Не нашли. Сыч в реальности клада разуверился и Стасу доверять перестал. Да и надоело ему по буреломам шастать. Это Стасу в буераках все любо-дорого: он местный, а Сычу в большие города хотелось – там, а не в тайге, он как рыба в воде. Захотел – на поверхность всплыл, рванул жирный кусок, а потом на глубину, отстояться на дне, как налим, пока круги на воде от рывка не успокоятся. В тайге Сыч себя чувствовал как пятак на ладони: со всех сторон виден, кто хочет – тот и бери. Все время боялся, что возьмут. Не спал ночами, от мышиных шорохов вздрагивал. И Стаса с Ленчиком задергал до невозможности. Тогда тайком сговорились Стас с Ленчиком сначала уйти на Обь и там отпустить Сыча одного, а потом вдвоем обратно вернуться, чтобы отыскать и шаманский и силинский клады. «Нам больше достанется», – горячо нашептывал Стас смрадным гнилозубым ртом. Ленчик отворачивал нос, но Стаса слушал внимательно, приметы, по которым предстояло найти ухоронку, старательно впитывал. Но не досталось Стасу шаманское и кулацкое золото.
В угоду Сычу поздней весной вышли бандиты на покрытую ноздреватым льдом Обь и наткнулись на острову на избушку рыбака-бакенщика Михайлы, который их и приютил и откормил. Когда же вскрылась и очистилась ото льда река, Сыч со Стасом, как авторитеты, кинули жребий на пальцах, и вышло, что «замочить» приютившего их старика предстояло Ленчику. Ленчик, вор вполне добросовестный, мокрыми делами никогда не занимался, избегал из самосохранения, но, раз ему по жребию выпало, – спорить не стал, убоялся злобного Сыча. И оказалось, что убить человека очень даже нетрудно: махнул топориком – и нет его. Ленчик даже и не переживал потом: подумаешь, старика не стало – туда и дорога. На пятьсот первой такие каждый день дохли, и никого от мертвяков не тошнило. Но вывод Ленчик для себя сделал правильный: Сыч со Стасом его специально в мокрое дело втянули, чтобы кровью повязать. Сами-то они в ней по кончики ушей окрашены: целую семью селькупов прирезали. Ленчик в их убийстве участия не принимал – снаружи находился, а это непорядок: в банде все должны быть одинаково виновны и замараны. Иначе возможны измена и предательство. Из этого вывода следовал другой: при необходимости Стас с Сычом его, Ленчика, еще раз подставят и глазом не моргнут. После второго вывода еще не разучившийся по тюрьмам думать Ленчик сделал и третий: нужно от этой ненадежной компании скорее сваливать. Так он и поступил. Когда Стас и Сыч оставили его в избушке хозяйничать, а сами пошли по острову будто бы погулять, но на самом деле, как Ленчик догадался, чтобы посовещаться в его отсутствие, он, не задумываясь особенно, бросил в легонький обласок топор, котелок, ружье и сети, оттолкнулся веселком от берега и – только его и видели.