Сегодня снова пригодился Ленчику обласок: надежно упрятанный в береговых зарослях и перевернутый кверху дном, он сохраняет под собой запасы одежды, консервов и всего необходимого для дальней дороги. А рядом с ним, закопанный под корнями старой черемухи, дожидается Ленчика золотой клад – до самой смерти хватит. Можно и на юга податься: купить домик у теплого моря, где-нибудь под Очаковом, на Кинбурнской косе, и отдохнуть от холодов. Но главное, с северов незаметно вырваться, чтобы никто не хватился да искать не стал. В результате долгих размышлений Ленчик пришел к выводу, что имитировать утопление надежнее всего: на воде следов не остается. И задумался над деталями своего грядущего исчезновения: следовало это сделать тонко, чтобы ни у кого сомнений не возникло. И чтобы все жалели несчастного Мишу Тягунова – вот, мол, безвременно утонул, бедняга. Но начальник экспедиции, простота святая, которая воровства намного хуже, нечаянно порушил тайные планы Ленчика и вынудил срочно вырабатывать другие: взял да и поручил матерому ворюге получить деньги для экспедиции. Да Ленчик на это и надеяться не смел!
Всю дорогу до Вартовска он планировал свои дальнейшие действия. Складывалось удачно: моторист мотобота «Трезвый» у мента Ермакова под подозрением и даже под следствием. Шьют ему и кражу винтовки, и убийство лесника, и стрельбу по Витьке Седых, и даже покушение на Пипкина. Если к этому перечню добавится еще и убийство кассира экспедиции с целью ограбления – ни у кого и тени сомнения не возникнет, чьих это рук дело: гниловатый парнишка, городской, такие на все способны. Однако подставить пацана следовало с умом, чтобы не вызвать сомнения в безгрешности убиенного им завхоза-кассира. На кон легла сумма, какой отродясь не бывало в руках у Ленчика, и он, крепко помня блатную заповедь, что жадность фраеров губит, решил не жадничать. Из ста сорока тысяч двадцать пять положил в вещевой мешок вместе с рассыпной солью. Рассчитал Ленчик, что на обратной дороге из Вартовска, когда на борту они с Андреем вдвоем останутся, отправит он мальчишку в воду с тяжелым мешком на плечах, мотобот отпустит по течению, а сам скроется на обласе. Через недельку-другую соль в мешке растворится, труп всплывет, его выловят и обнаружат в мешке деньги. Не все, конечно, но ведь они могли и выпасть через незавязанную горловину мешка. Тогда менты, чтобы не утруждать себя поисками другого преступника, всю вину спишут на самого погибшего, а дело закроют. Красиво задумывал дело Ленчик, фартово. Но вечный путаник Борька-Лосятник его чуть было не испортил, за что и поплатился, а заодно и подыграл Ленчику. Отсидевший срок Лосятник для следствия фигура еще более понятная и привычная, чем пацан: и лесника и кассира одновременно списать можно на него. А Андрей как соучастник по обоим делам пройдет, раз все стрелки на него показывают – не отвертится. Немножко жалко мальчишку. Впрочем, что его жалеть – пусть суд жалеет. А Леньку Чалого кто-нибудь жалел? Родная тетка не пожалела: когда отца и мать Ленчика в тридцать седьмом увели чекисты, оставила карапуза с записочкой в кармане на вокзале и исчезла. А потом кто-нибудь жалел Леньку в детдомах, спецприемниках и колониях? Никто. И он, Ленька Чалый, никого не жалел и жалеть не будет. Всех вокруг – только давить, подавлять и подчинять. Хватит, наунижался, натерпелся на дне. Отныне он, Ленчик, снова всплывает в блатном миру. У кого деньги – у того и власть. Власти Ленчик жаждет, как ее всегда жаждут холуи и «шестерки», чтобы отвести душу за годы унижений.
И Ленчик торопится получить свое, спешит навстречу своей воровской судьбе, спотыкается на корнях и кочках, раздвигает ветки, молит небо не заволакивать тучами его путеводную звезду, что поможет ему отыскать во тьме желанный и спасительный облас. Спасительный, потому что если в темноте Ленчик его не отыщет и не переоденется в сухое, то до утра не дотянет и окоченеет. Бегом бежит по чаще замерзающий Ленчик, шумит, не боится, да кого ему, мокрушнику, бояться? Пускай его другие боятся – сегодня он всех сильней.
Но, однако, шибко заблуждается ворюга. Долг – он всегда платежом красен. И события нашей жизни развиваются по спирали. И невдомек Ленчику, что спираль, давно напряженная браконьером Лосятником, уже готова распрямиться, чтобы свести с ним, Ленчиком, последние счеты. Вот, радостный от обретенного спасения, наклонился над перевернутым обласом Ленчик, протянул руку к борту... И не успел отпрянуть, как с грохотом перевернулась лодка, вздыбилась из-под нее огромная в темноте медвежья спина, хрипло дыхнула смрадом медвежья глотка и страшные кривые когти вонзились в основание черепа Ленчика и содрали скальп с его непутевой головы. Рухнул под тяжестью медвежьей ласки Ленчик на землю, застонал было, но тут же и умолк: другая медвежья лапа легонько надавила на позвоночник поверженного на землю ворюги. Как спичка переломился позвоночник, навсегда обездвижив Ленчика. Зверь негромко рыкнул, перевернул жертву на бок и недовольно фыркнул: запах свежевыпитой водки ему не понравился и внушал отвращение, способное вызвать несварение даже его, медвежьего, желудка. Медведь немного подумал, очевидно, решил, что добыча к немедленному употреблению еще не готова, что ей еще необходимо созреть и выдохнуться, и, ковыляя на трех лапах, стал натаскивать поверх обездвиженного Ленчика всякий хлам. Но скоро это ему надоело, и, не закончив задуманного, он уковылял по своим делам, оставив Ленчика подыхать.