Немца побили, но возвратились немногие. А у тех, что вернулись с пустыми рукавами и штанинами, не сохранилось желания припоминать былое Воронину, который из лагеря по амнистии возвратился целым и невредимым, снова развел голубей, шумно пил и гулял и оглашал гармошкой всю улицу.
Мужики старшего Ворону великодушно простили. Но только не бабы, которые своих мужиков навсегда отправили, сирот ростили в одиночку да калек выхаживали. Презрение, как это часто водится, перенесли с одной головы на другую. И, пока одни воевали, а другой отбывал, досталось сыну за отцовских грех. С Петьки первым делом на глазах у всей школы сняли галстук, объявив, что раз отец не воюет, то и сын не достоин быть «в первых рядах борьбы за дело Ленина-Сталина». Тогда Петька не выдержал, продал голубей и удрал на товарняке на фронт – искупать вину отца. Но под Камышловом был снят железнодорожными стрелками, бит и с позором возвращен по месту жительства.
Оставив безнадежную мечту лично искупить вину отца на фронте, Петька замкнулся, ощетинился и озлобился против всего света. Не разбирая правого и виноватого в своей беде, он отбирал нищие завтраки у малышей, вытрясал карманы и портфели у одноклассников, развлекаясь, забрасывал чью-нибудь шапку на дерево и злорадствовал над попытками ее снять. Одни детдомовцы избежали его террора. Вернее, он сам избегал с ними связываться, зная, что получит коллективный отпор. Если же объединялись против него домашние, то потом со своими дружками-голубятниками Ворона их отлавливал по одному и смельчакам доставалось по первое число.
Играл в шайбу Ворона превосходно и, привычно выпотрошив карманы своих менее опытных партнеров, расходовал мелочишку на самые дешевые сигареты, без которых уже не мог обходиться. Вот и в тот памятный для Жорки день Ворона распечатал пачку «Пушек», лихо прикурил от зажигалки из ружейной гильзы и прокричал на мотив «Марша артиллеристов»:
– Ученики! – паясничая обратился Ворона к сидевшей на нерасколотых чурках группе проигравших и болельщиков. – В шайбочку не желаете?
– Ворона! Отдай полтинник! – со слезами канючил второклассник Вовка, за малый рост прозванный Шкертом и проигравший Вороне серебряный полтинник 1924 года, со звездой. – Это не мой, мамкин. Она на нем воду настаивает, а потом горло полощет от ангины. У нее всегда простуда: она на лесной гавани работает. Отдай – я без спросу взял!
– А ты не играй в азартные игры! Вот тебе, а мать еще добавит! – И Ворона дал коротышке такого тычка, что бедный ткнулся носом в землю и заревел.
– А давай, Ворона, сыграем! – неожиданно поднялся Жорка Брянцев. – За весь кон и Вовкин полтинник я ставлю вот это – она отцовская. – И показал на ладони потемневшую медаль «За боевые заслуги».
– Идет! – Ворона был уверен в успехе. – Ты, Брянец-засранец, своей шайбы скоро лишишься.
Это была не просто игра, а поединок, и школяры повскакивали с чурок и столпились вокруг, втайне моля о проигрыше ненавистного Вороны и о выигрыше для отчаянного Жорки. Вороне выпало бить первым. Битой ему служила никелированная медаль с изображением Гитлера, которую за два стакана семечек он выменял у пленного немца, работавшего на укладке булыжной мостовой.