По условиям игры монеты складывались столбиком, строго кверху решкой. Игроки с определенного расстояния старались попасть в столбик битой, которой служил полтинник, большой николаевский пятак или просто стальная шайба. Перевернувшаяся от удара кверху орлом монета становилась собственностью метальщика, который приобретал при этом право ударами биты переворачивать остальные монеты до первого промаха. После чего приступал следующий игрок – и так далее...
Ворона сразу рассыпал столбик монет, часть из них опрокинулась. Не торопясь, точно отработанными движениями Петька переворачивал битой мелкие монеты одну за другой, тяжелый полтинник оставляя напоследок. Вокруг, затаив дыхание и желая чуда, тесно сдвинулись зрители. Охваченный азартом, Ворона не оглядывался. Раз! – и пятак перевернулся. Два! – и двугривенный следом. Три! – и тяжелая медаль звякнула по ребру полтинника. И в ту же секунду мертвую тишину прорезал на самой высокой ноте взволнованный Вовкин возглас:
– Ребята, он по нашей звезде Гитлером бьет! Роган ему, роган!
– Роган, роган! – подхватили десятки голосов, и Петьку схватили цепкие ребячьи руки, готовые свершить суд и расправу справедливые и скорые.
Никто не скажет, откуда пришел этот странный и совершенно забытый нынешней детворой ритуал, когда провинившегося пацана дворовый коллектив небольно, но весьма ощутимо наказывал, выражая ему порицание и презрение. В спину Вороне ударили десятки кулачков в такт припеву:
Заядлые любители жестки на время прервали состязание: дворовые законы суровы к тем, кто ими пренебрегает. Дружно присоединились к хору:
Услышав нешуточную эту угрозу, побросала свои игры школьная мелюзга, чтобы на Петькиной спине отыграться наконец за обиды и издевательства, за заброшенные на крышу шапки, за отобранные завтраки, за честь Красной Звезды, которой не должна касаться свинячья образина фашиста. Согнулся Ворона – отступили от него ребята постарше. Зато густо облепили его малыши. Как ни велика ворона, а воробьи ее стаей бьют. Как ни силен Ворона, а от мелюзги не в силах вырваться. Вова-Шкерт, в одном кулаке полтинник, в другом – ненавистная медаль, старательно колотит в Петькину спину:
Колотит мелюзга не здорово: роган не избиение, а форма общественного порицания. Но заплакал Ворона, от злости и бессилия. Врешь – Москва слезам не верит! Жалел ли ты наши слезы? Да и не тебя ребятишки судят, а отрыжку войны, ее накипь и детское горе. Судят предателя, носившего с собой в кармане портрет Гитлера. Судят того, кто предал память не вернувшихся с войны старших братьев, вернувшихся калеками отцов, матерей, потерявших в холодных цехах красоту и здоровье, предал ровесников-пионеров, отдавших свою жизнь за свободу, сверстников – голодных и оборванных, из последних силенок собиравших металлолом и подарки фронту, предал нашу веру в непобедимость Красного Знамени, союза Серпа, Молота и Красной Звезды. И не проси пощады!
Поповские ребята горох молотили,
Попа не спросили,
Поп рассердился,
Горохом подавился. Упп!
Вдруг остановилась ребячья молотилка: упал Ворона на землю. В Сараях лежачих не бьют. Разом опустились кулачки, и на миг наступила тишина такая, что, кажется, стало слышно, как бьются в едином порыве разгоряченные мальчишечьи сердца. И в эту тишину ворвался гудок с железнодорожной ветки.
– Паровоз идет! – догадался Вовка. – Бежим Гитлера казнить!
И, моментально забыв про Ворону и звонок на уроки, вся орава умчалась к железной дороге, чтобы с замиранием сердца ждать, когда черная громада паровоза с красной звездой на дымогарной коробке протащит в переплавку обломки военной техники и в лепешку раздавит положенную на рельсы медаль с ненавистным Гитлером, так же, как солдаты с красными звездами раздавили созданное им фашистское государство.
А Петька Воронин поднялся с земли и стряхнул с брюк и спины налипший мусор. Но новую кличку Гитлер стряхнуть с себя не смог – она накрепко прилипла к нему в школе и перекочевала в детскую колонию, куда Петька попал из-за жестки. Случилось это так. Темной октябрьской ночью неизвестный злоумышленник выстрелил в окно участковому милиционеру. Пуля от пистолета «ТТ» пробила стекло и застряла в самоваре, вокруг которого чаевничало семейство участкового. Покушавшегося, как водится, не задержали, хотя и перерыли в улице дома и погреба всех подозрительных. Зато в голубятне у Петьки Воронина нашли целый десяток отстрелянных пуль всевозможных размеров и калибров и два новеньких патрончика от автомата «ППШ». И как Петька ни доказывал, что на представителя власти не покушался и насобирал свое богатство на стрельбище, куда ходил вместе со всеми за свинцом для жесток, двух невыстреленных патрончиков оказалось достаточно, чтобы упечь ни в чем не повинного мальчишку в колонию для несовершеннолетних преступников, а его отца в заведение посерьезнее. «Яблочко от яблони далеко не падает», – сказал по этому поводу директор школы...