Выбрать главу

Доярки расселись по лавкам вдоль стен, не переставая тараторить про бродячего медведя, плохой мотор и плешивую поскотину. Казалось, нет силы, способной их остановить, но Перевалов кое-что из руководящих приемов, толкаясь по разным делам в сельсовете и исполкоме, успел усвоить. Изображая на лице полную непроницаемость и отсутствие интереса, Яков Иванович достал из дерматиновой папки чистый листок бумаги, демонстративно положил его перед собой, обмакнул в фарфоровую чернильницу с рогатой синей козой на боку ученическое перо №86 и пресек болтовню протокольным голосом:

– Я готов выслушать вас в установленном порядке. Бригадир Михайлова, останьтесь, а остальных прошу подождать в коридоре.

Этот прием Яков Иванович подсмотрел у председателя сельсовета, бывшего партработника, «спущенного на советскую работу». Стараясь подражать неторопливости и важности предсельсовета, Перевалов крупно вывел на листе «Протокол» и вроде как задумался. Написанное не ускользнуло от внимания доярок и произвело должное впечатление – они стали одна за другой выскальзывать в коридор. Попыталась ускользнуть и Соня Михайлова, но Перевалов ее остановил:

– Задержитесь!

Задержанная уже без прежней запальчивости пересказала тройке в составе Якова Ивановича, Пашки-учетчика и счетовода Чулкова, что там у них на дойке стряслось. А случилось вот что.

Как всегда, приплыли в неводнике на дойку. Стадо уже стояло под дымокуром в изгороди под присмотром пастушонка Генки Сартакова. Все как обычно. Пилорамщик Иван Мокеев, по совместительству моторист неводника, выставил на берег пустые фляги и отправился проверять снасти на карася, да подзадержался. Доярки отдоили, сцедили молоко во фляги и, не дожидаясь Мокеева, стали сносить фляги к лодке. Соня с дочкой Зоей, как всегда, первые спустились крутой тропинкой меж густого черемошника прямо к лодке – и остолбенели от страха: облезлый бурый медведище хозяйничал в неводнике. При виде доярок зверь оскалился, вздыбил загривок, грозно и довольно рыкнул и, неуклюже перевалившись через борт, закосолапил навстречу. На счастье, мать и дочь разом опомнились и завизжали не тише, чем паровой свисток на «Усиевиче», бросили под ноги флягу и, подталкивая одна другую, кинулись вверх по тропе. Невыносимого тембра визг, а может, и молочная фляга, скатившаяся по откосу прямо к медвежьей морде, остановили зверя. Он что есть мочи хлопнул по алюминиевому боку лапищей, так. что крышка отлетела и молоко пролилось. Топтыгин обрадовался парному молочку и, вылакав его без остатка, на прощание расплющил флягу в блин.

Между тем доярки, пастушок Генка и подоспевший Иван Мокеев разогнали коров, а сами с помощью пустых ведер, палок и собственных голосовых связок создали такой невообразимый шум, какого никогда не бывает в природе, а встречается, по рассказам, у диких африканских племен во время погребальных обрядов при отпугивании злых духов, да еще у суперсовременных рок-музыкантов в момент группового рок-оргазма.

Немудрено, что даже «медвежье ухо» выдержать подобного испытания не в состоянии, а потому, когда после тщательной звуковой подготовки доярки, ведомые Иваном, рискнули выглянуть на берег, там попросту никого не оказалось. Как определил по следам Иван, медведь с перепугу бросился в протоку и уплыл на другой берег, откуда и появился до того и сразу из воды влез на борт лодки, где все перевернул, оборвал провод магнето, сожрал припасенный Мокеевым хлеб и выкинул весло, которое, к счастью, прибило к берегу. Вследствие этого случайного обстоятельства и попутного течения пассажиры неводника на гребях вернулись в поселок.

Вся эта медвежья история завершилась вроде бы благополучно, за исключением того, что Генка Сартаков наотрез отказался пастушить на острове и вернулся в поселок. Теперь дояркам предстояло после часового переезда самим разыскивать и сгонять коров и уж потом доить. Вместо рекомендованной райкомом трехдойки хотя бы один раз в день управиться – и то ладно. Так изложила Софья событие и под конец добавила, что, по заключению Мокеева, напугал их тот самый медведь-подранок, который на Михайловском острове мальчишек гонял: на песке три с половиной лапы отпечатались.