Объявился бывший дезертир Емеля Казаков и, перебаламутив бедноту и инвалидов-фронтовиков, сколотил ватагу горлопанов, которая объявила себя Советом казачьих депутатов и верховной властью. Чем досадила комиссару Временного правительства, не захотевшему их признать и грозившему преследованием по закону и разгоном. Но разогнать Совет комиссар не смог или не успел: разогнали Временное правительство. Власть взяли Совдепы.
В столице казачества – Омске войсковой атаман и казачье управление новую власть не приняли и Совдепу не подчинились, но, не имея сил немедленно разогнать смутьянов, вынужденно копили силы, чтобы восстановить данный от Бога казачий войсковой круг. Для укрепления поредевшего казачества атаманцы принимали в свои ряды разночинное мещанство, патриотически пили горькую, ругали жидов и возносили мольбы Господу о ниспослании им спасителя, способного обуздать голомозых.
Видимо, заклинания и молитвы пополам с матом все-таки проняли Господа, потому что однажды, снявшись с фронта, со всем оружием на станцию Омск прибыл целый эшелон чубатых защитников отечества. Лязгнули буфера, громыхнули двери дощатых пульманов, заржали и зацокали подковами по перрону казачьи лошади. «С нами Бог!» – приветствовали прибывших казаков представители духовенства. «И атаман Анненков!» – без смущения гаркнуло в ответ прибывшее воинство. Тыловое казачество сморщилось, но проглотило не подавившись.
Анненков – казак от Бога, конь под ним ходуном, грудь в крестах, ус закручен, глаз вострый и глядит чертом: «Расступись! Дорогу атаману – на Иртыш настоящая власть пришла!» И – в нагайки, для непонятливых.
Полно вам, господа, восхищаться! От спасителя ли Сибири этот черный ангел ниспослан был? Или, может быть, наоборот, от лукавого? Кто их разберет: Советы ли от лукавого или партизаны Анненкова, или те и другие вместе. У советских на шапках кровь и пламя, у казаков – череп да кости. А разбойники что те, что другие: кинь на весы – ни один не перетянет.
Омскому Совдепу незваные защитники престола не ко двору. От желания поскорей их спровадить вымучили приказ: «Разоружиться – и по домам! А иначе – вне закона и расстрел на месте». В дружине Совдепа речники и железнодорожники – количественный перевес на их стороне.
«Боевое оружие не сдадим! – сверкнул именной шашкой Анненков. – Мы партизаны казачьей республики! С нами Бог!»
«И атаман Анненков!» – дружно отозвались ему верные фронтовики-казаки. «А еще – Ермаково знамя, – добавил атаман. – Все на конь!» И понеслись по мостовым города дети дьявола. Вихрем ворвались в войсковой Никольский собор. Перекрестился, припал на колени перед казачьей святыней – Ермаковым знаменем Анненков: «Клянусь собрать вольнолюбивое сибирское казачество и восстановить войсковой круг под Ермаковым прапором. Клянусь создать сибирскую казачью республику...» И приказал свернуть все знамена.
Не потерпел святотатства, кинулся на их защиту седовласый попик, но перехватил его за бороду меднолицый и раскосый подъесаул-татарин, шепнул на ухо: «Помешкай, батюшка, а то рассеку до яиц!» И от святой иконы свечку к поповской бороде поднес. Затрещало и запахло паленым.
Запахло паленым вокруг партизан Анненкова, и пришлось им уносить из города ноги. Власть разделилась натрое: в городе Совдеп, вокруг, в станицах, Анненков, на железной дороге чехословаки.
От Тобольска до Семипалатинска храпят на переправах казачьи кони, вздымается под копытами степная пыль или чавкает болотная жижа – спешат в дальние станицы и глухие казачьи заимки атамановы гонцы сбирать под овеянные казачьей славой святые хоругви Ермака верных сынов Сибири в поход против жидов-инородцев, всемирной коммунии и красной от крови и пьянства сволочи.
На призыв встать за Отечество, православную веру и русского царя заподнимались потомки Ермаковых и оренбургских казаков, застучали по площадям подковами, заклацали затворами: «Целься точнее!»
Пламя от свечки казачьего собора заполыхало на всю Сибирь, и для красных запахло жареным. Совдеповцу Емельке Казакову припекло пятки и, чтобы не погореть, сбежал он с ближайшими приспешниками в непроходимые еланские болота, где и засел в займище, которое позже назовут Комиссаровым. По его пятам ворвались в станицу белоказаки. Предводитель полусотни Гонаго по не снятому в спешке флагу определил избу Емели-совдеповца и запалил с четырех углов. В пламени дико вопили и метались Емелины домочадцы: старики, жена, дети. А снаружи ухмылялся косоглазый подхорунжий и садил из нагана по окнам. Жирный дым заволакивал станицу и сползал к Иртышу. Пахло горелым мясом.