– Бабушка, а что с Падунским стало?
– Говорят, сгинул в тюрьме. Видел его Иван один раз в Самарово, когда ездил для туземной артели невода покупать. Падунского из Москвы в Обьрыбтрест перевели, начальником. Сидит в кабинете важный такой, на столе графин, телефон, пепельница. Ивана к нему для подписания бумаги не сразу и пустили. Зашел мой Ваня в помещение, да и обомлел: тот самый кандальник, которого он от оков освободил, сидит. «Здравствуй, – говорит, – добрый человек. Гора с горой не сходятся, а человек с человеком... Видно, есть на свете Бог, если он нам еще одну встречу дал. Я ведь из-за тебя бед претерпел и от белых, и от красных, и от всяких зеленых – не счесть. Ну, теперь им конец, подтверди, что я тебя не утопил, не ограбил, а на свободу выпустил».
У начальника руки дрогнули, дернулся он в кресле привстать, по всему видно, что признал Ивана. Однако совладал с собой, сел удобно, очки поправил и карандашиком по столу постукивает: «Напрасно вы, гражданин, встрече радуетесь. Может, вы чего и натерпелись, так и другие перенесли не меньше, и неизвестно, что еще впереди предстоит. Предлагаю вам понять, что я никогда вас не видел и не встречался. Обознались вы, если не провоцируете. А потому прошу мой кабинет покинуть и больше никогда, понимаете – никогда здесь не появляться. Возьмите свой ордер и до свиданья».
Долго потом Иван сокрушался: вот ведь иуда – своего спасителя признать не захотел. А вскоре донеслось, что арестовали Падунского, как врага народа и вредителя рыбных промыслов: не разрешал неводами с мелкой ячеей ловить. Тогда и догадался Иван, что специально не признал его тогда Падунский, чтобы за собой в тюрьму не потянуть как сообщника. Видно, уже недоброе чуял. Вот так, внучок, бывает: не знаешь где потеряешь, где найдешь.
Помолчали. Андрею хотелось тишины, чтобы переварить услышанное. Но на крыльце послышались шаги, и в распахнутой со скрипом двери появилась раскрасневшая от ветра и бега Ирина:
– Марья Ивановна, слышала? Еремеевна с сельсоветчиком Пашкой по дворам скотину описывают! Больше одной коровы не разрешается...
– Господи, пронеси! Неужто сызнова началось? – всплеснула руками старуха и, не рассуждая более, проворно вскочила и зашлепала галошами по сырости в сторону навеса, где жевали сено и укрывались от дождя две ее коровенки. Через минуту она уже гнала их в сторону леса.
Глава десятая. Колонтаец, Остяк и прочие
Капитан Ермаков поселился на квартире у Софьи Михайловой, а для работы облюбовал временно пустующий кабинет главного инженера экспедиции. Приходилось устраиваться основательно, поскольку надежд на скорое завершение командировки питать никак не приходилось и предстояло расследовать целую цепь событий криминального характера, последовавших одно за другим в течение относительно короткого промежутка времени. Начало всему положило прошлогоднее ограбление магазина, которое до сих пор портило отчетность райотделу и висело на оперативной группе Ермакова. Той же зимой в тайге застрелился на самостреле муж Софьи Михайловой. Кто настроил на лося самострел и чье это было ружье, оставалось невыясненным. Почти одновременно с этим произошла кража чернобурок с колхозного лисятника – и опять никаких следов. Весной таинственно пропала винтовка у Клавдия Новосельцева. И в довершение всех неприятностей необъяснимо исчез при исполнении служебных обязанностей лесник Батурин. Пропажу обласа и появление в окрестностях медведя-шатуна можно было бы с предыдущими событиями и не связывать, если бы они не создавали общий неблагоприятный криминогенный фон и обстановку нервозного ожидания чего-то еще худшего. В общем, для маленького поселка происшествий больше чем достаточно.
Начальник райотдела милиции, не выходя из служебного кабинета, увязал все происшествия одной причинной связью – существованием в поселке активной преступной группировки, действующей нагло, со знанием местности и воровского ремесла, крепко спаянной с коренным населением еще с довоенной поры и проявившейся только сейчас из-за благоприятной для преступников и неблагоприятной для органов обстановки. По мнению майора, искать следовало среди коренного населения, с тридцатых годов поддерживавшего самые теплые отношения с кулацко-шаманской верхушкой ваховских хантов, совладать с которой до конца не удалось ни ОГПУ, ни НКВД, ни МВД. Главари местных хантыйских родов успешно ушли от раскулачивания и последующей ответственности и, продолжая оказывать влияние на туземное население, скрывались в глубинах безбрежной тайги. Главной фигурой в окрестностях Неги, Егана и Ваха ориентировки называли кочующего оленевода, шамана, полуфеодала и, по непроверенным сведениям, бывшего родового князя – Некрысова Ефима Ивановича, 76 лет, по прозвищу Шата, впоследствии Шатин (Шатиным его обыкновенно и называют остяки). До коллективизации туземное население находилось в полной экономической зависимости от Некрысова, имевшего до 5000 оленей; часть оленей раздавалась им малообеспеченным остякам на определенный срок, в который они выполняли для него различного вида работы, а после возвращали полностью всех оленей, расплачиваясь беличьими шкурками.