Стоило, к примеру, тройке приятелей выставить на стол пустые стаканы и начать сбивать сургуч на горлышке, как немедленно возникал над ними во весь свой неординарный рост Кустышев в старой милицейской фуражке, с укоризненной проповедью изымал пол-литру и уносил в свой кабинет. Из-за его неприятного характера временные триумвираты перенесли свои симпозиумы на прилегающую стройку, где в тишине ржавел в зарослях полыни поверженный бесхозяйственностью кран, бродили одичалые коты и дежурил держатель граненого стакана Гена, сдававший его напрокат за пустую бутылку и сто грамм на донышке. Делались, конечно, попытки закусывать бесплатным хлебом из пельменной, но после того, как бдительный заведующий засек одного похитителя и, ссылаясь на то, что хлеб полагается употреблять в столовой и не выносить наружу, заставил задержанного съесть всухомятку все пятнадцать кусков, подзаборное общество эти попытки почти оставило.
Прибыли от пельменной постепенно возрастали, как и ее популярность среди горожан. Но обратно пропорционально ей росло и число анонимных жалоб и заявлений в различные инстанции на самоуправные действия заведующего пельменной. По традициям бюрократического делопроизводства жалобы спускались для разбирательства к тому, на кого они были направлены, и Кустышев постоянно ломал голову над надлежащим оформлением ответов. Главное было не упустить положенный для этого срок – тогда письмо снималось с контроля, аккуратно номеровалось и подшивалось в дело с другими подобными отписками. Таким образом связь с широкими массами трудящихся поддерживалась, и колеса телеги, снаряженной в коммунистическое далеко, прокручивались на месте, не причиняя особенного беспокойства тем, кто взялся ее туда доставить.
Между тем ударница Тоня с легкой руки Кустышева окончила факультет кройки и шитья и ушла работать в ателье, а на кассе ее заменила жена заведующего Тамара. По роковой случайности кассовый аппарат, за который она села, в первый же день безнадежно сломался, и никакие золотые руки не смогли его оживить. Вместо чеков пришлось писать закорючки на обрывках кассовой ленты. Нововведение избавило заведующего производством от хлопотливой обязанности ежедневно подсчитывать чеки, а Тамару – от необходимости сличать количество проданных порций с показаниями контрольного счетчика кассового аппарата. Обрадованные этим открытием кассир и зав. производством так сошлись и подружились, что отпускаемые порции прямо на глазах усохли, тесто на пельменях разбухло, а мясо, наоборот, сократилось. Зато увеличился ежедневный навар в кассе, который Тамара аккуратно делила с зав. производством. Кустышев от этого навара раздобрел, сменил гимнастерку на костюм, шинель – на драповое пальто с воротником из выдры, а сапоги – на чехословацкие ботики на толстенной подошве «поро-креп».
В избенке на Садовой, и до того не бедной, появилось множество всяких вещей, по мнению Кустышева совершенно излишних. Но несогласная с ним Тамарка все тащила и тащила в дом то ковер, то богемское стекло, то кресло, то холодильник «ЗИЛ». Не говоря уже о золоте, мехах и шерстяных отрезах. Когда Тамара натыкалась на подобные прелести, то просто млела от восторга и, не в силах отказать себе в слабости, спешила купить, даже если для этого приходилось залезать в долг или в кассу.
Время шло. Завидная жизнь супружеской четы бревном торчала в глазу бдительной общественности, и наверх поступил сигнал уже не анонимный, а по всем правилам оформленная «коллективка», отмахнуться от которой было ну никак невозможно. Резолюция последовала строгая. В соответствии с ней, в пельменной однажды появился внешне ничем не приметный мужчина в сером плаще-реглан. «Старший лейтенант отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности Ермаков», – представился он заведующему.
«Старший сержант милиции Кустышев! – вскочил из-за стола заведующий и хотел было вскинуть руку к несуществующему козырьку, но опомнился и поправился: – Бывший старший сержант».
С этого дня в пельменной началось длинное и нудное расследование, которое Тамаре на нервы подействовало настолько неблагоприятно, что она для их успокоения сочла совершенно необходимым вернуться на свежий воздух городского сада, в голубой пивной павильончик. А Кустышев остался наедине со следователем, который, при всей своей невзрачности, оказался сущим чудовищем. Поначалу Кустышев надеялся, что проверяющий зачтет ему милицейское прошлое как смягчающее обстоятельство, и даже заикнулся об этом, но Ермаков не внял традициям профессиональной солидарности, а заявил, что перед его величеством законом все одинаково ничтожны и лучше, если подследственный сам сознается в хищении в особо крупных размерах с целью подорвать экономику головной в обкоме партии столовой.