– Сам говори! – заулыбалась Ивану Кыкину Марья Ивановна. Ты везде ходил, много видел, вот и рассказывай, как охота, как рыбалка, какие новости. – И захлопотала за печкой над флягой, надеясь отцедить гущу от браги. Кыкин потянул носом бражный дух и сглотнул слюну.
– Мы потихонечку живем, – быстро-быстро залопотал он не своим голосом, – мало-мало рыбачим, язишек добываем. В колхозе мне работы не дают, а начальник икспидиции вчера меня к себе на службу взял.
– Ишь чо! – удивилась Марья. – Небось к себе в помощники зачислил?
Кыкин принял у нее из рук литровую банку и, поспешно отхлебнув до половины коричневой мути, довольно подтвердил:
– Ага! Помогать ему буду. Они там дома рубить надумали, а моху на конопатку поблизости нет.
– Так это ты ему мох драть собрался, – догадалась Марья.
– Ага! – весело тряхнул спутанными кудрями хант. – На Половинке мха много есть. Когда на дом надеру – начальник катер пришлет. Однако, Марья, я пришел твоего мальчишку в товарищи просить. Он теперь ничем не занимается, смотри – испортится, толстым станет, девки за него замуж не захотят, чо тогда?
– А платить тебе экспедиция будет?
– Начальник сказал: не обижу. Обещал и пороху дать. У него много.
– Да пойдет ли мой парнечок с тобой комаров кормить, – засомневалась Марья Ивановна. – Андрейка! Ты слышишь, куда тебя Кыкин сманивает?
Андрейка, разумеется, слышит, потому что сидит рядом за столом и мастерит блесну из чайной ложки: Толя уверяет, что щука вот-вот начнет хватать как дурная. Упоминание о таинственной Половинке, где, говорят, в черном торфяном озере дремлют в омутах замшелые от старости щуки, не прошло мимо его ушей, и потому он немедленно и с готовностью отозвался:
– И Белова с собой возьмем?
– Почему не взять, – согласился Кыкин. – Тольчишку я люблю. Мы с ним вместе новый облас ладили – всех троих подымет. Много моху надерем – много денег получим.
– Может, и Моряка возьмем? – продолжал торговаться Андрей. – С ним веселее.
– А чо его брать? – удивился Кыкин. – Он и сам, поди, не отстанет, по берегу увяжется, только спусти с привязи. Уж я его знаю.
– Возьмите, возьмите, – вмешалась Марья Ивановна. – Я, как чуяла, не дала его Пипкину с собой на остров: человечишка пришлый, еще испортит пса. А он лайка зверовая. Если что, так и медведку за штаны придержит. Говорят, ваш хромоногий поблизости объявился. Ему реку перемахнуть – все одно что Кыкину стакан бражки выпить. – Приговаривая укоризненно, Марья выцедила гостю остаток гущи.
– Как ты верно говоришь, Марья Ивановна, – похвалился, принимая стакан, Кыкин. – Бражку я хорошо пить умею, наливай еще, однако.
– Нечего больше наливать, как видишь. Отправляйся-ка лучше к Варе Беловой, отпрашивай с собой Тольчишку, – поспешила выпроводить гостя хозяйка.
Посмотрев, как Кыкин одолел перелаз через ограду, бабка недолго постояла, вытерла руки о синий передник, перекрестилась на иконы в полутьме запечья и кряхтя полезла на полати. Из-под вороха зимней одежды, половиков и одеял осторожно извлекла она старую дедову двустволку и протянула внуку:
– Возьми с собой. Раз штаны носишь, то будь и плотник, и охотник, и в дому работник. Да гляди, с ружьем не балуй: не игрушка... – и что-то еще долго говорила, наставляла и наставляла.
Андрей, не веря счастью, принял двустволку в охапку, чмокнул старуху в сморщенную щеку и, не откладывая, переломил ружье, чтобы, как это водится у настоящих охотников, заглянуть в стволы. В стволах оказалось черно: нагар от последнего дедова выстрела отчистить было некому.
Я не буду рассказывать, как собирались в тайгу товарищи, какие им говорили напутствия и какие фортеля выкидывал освобожденный от цепи Моряк – все это давно уже написано другими и по другому поводу. Всякие сборы в тайгу похожи друг на друга так же, как кедры над Негой похожи на кедры над Ватой.
В общем, когда Андрей при мешке и двустволке показался на берегу, Кыкин уже сидел в своем обласе сложив ноги кренделем и попыхивал трубочкой.
– Айда сюда, – закричал он издалека, – сейчас Тольчишка со своим веслом прибежит: я его послал, а то у меня всего два есть.
Опередивший Андрея Моряк словно только и ждал приглашения: без раздумий прыгнул в лодку и угнездился на дне, доверительно положив голову на ноги Кыкина. Тонкий собачий подхалимаж сердца Кыкина не затронул – без лишних слов охотник сгреб пса за загривок и вышвырнул в воду. Лайка выскочила на берег, обдала Андрея и подошедшего с веслом Толю холодным душем и уселась возле носа лодки, в нервном ожидании переминаясь передними лапами. Видимо, перспектива бежать за лодкой по берегу пса мало устраивала. А может, он хотел доказать, что носит имя Моряк не случайно и сушу, по выражению Жорки-Маримана, вполне профессионально презирает. Кто его знает. Однако, когда Андрей с трудом разместился на крохотной дощечке, заменяющей среднее сиденье, а обутый в бродни Толя отвел нос лодки и осторожно сел в лодку сам, Моряк без приглашения прыгнул в нос обласа, прямо на ружье и мешки.