Глава шестнадцатая. Песня Лосятника
Пел, радуясь жизни, Борис Турусинов, известный среди халеев и во всем поселке под кличкой Лосятник. Пел, потому что день выдался солнечный и радостный, пел, потому что работа и жизнь ладились, пел, потому что сегодня повезло ему, Борьке, не опростоволоситься перед халеями и выиграть состязание, которое, как и положено в среде вербованных, завершилось походом в магазин для приобретения «жидкого приза» победителю и болельщикам.
Не в карты и не в лото повезло Лосятнику выиграть, а правильнее сказать – выстрелять победу. Все началось с того, что перед обедом Остяк на пару с Ментом взялись подтрунивать над Лосятником, который был замечен в браконьерстве на почве пьянства и половых влечений, пристрастии ко сну и преждевременной подготовке к открытию утиной охоты. Как истинный и верный товарищ, Остяк нешутейно предостерегал Лосятника, что такое дело, как охота, тем более с ружьем и на уток, требует умения, чтобы ружье, не приведи Бог, не вздумало выстрелить, как Карымова громыхалка, не вовремя и не туда. И что безопаснее для всех, не только для самого Борьки, ружье на охоту вообще не брать, чтобы не случилось такой оказии, как весной, когда он с десяти шагов по медведю умудрился промазать, а в результате тот обиделся и шатается вокруг поселка в поисках веселой встречи с Лосятником, к которому у медведя завелся личный счет. И что медведь своего дождется и Борьку не упустит – ему, Остяку, ханту по рождению, это хорошо известно...
В тон Остяку, с самым серьезным и невозмутимым видом, Мент советовал Лосятнику от охоты навсегда воздержаться и, чтобы не манило на вылазку, уступить по сходной цене свое ружье Александру Кустышеву, который, в отличие от Лосятника, и обращаться с оружием умеет, и с десяти шагов не только по медведю не промажет, но и в спичечную головку из мелкашки попадет. И добавил, что если бы Лосятник не был записным мазилой, то медведь не сожрал бы по ошибке вместо Лосятника лесника Батурина. А потому, на всякий случай, благоразумно будет Лосятнику от охоты раз и навсегда отказаться, пока он не застрелил кого-нибудь по неумению или медведь из-за него еще кого-нибудь не задрал. Словом – разбередили у Бориса незаживающую с самой весны рану. Не раз он сожалел в душе и готов был прилюдно покаяться, что зря пальнул по беззащитному зверю – виноват и исправится в свои молодые годы. Но согласиться, что он, Борька-Лосятник, охотник и сын охотника, ничтожный мазила, – гордость не позволяла ни в коем случае. Гордыня и хвастовство, свойственные почти каждому охотнику, и дернули его за язык заявить, что он в спичку из винтовки, не в пример некоторым, не за десять, а за двадцать пять шагов попадет и готов спорить об этом хоть с Остяком, хоть с Ментом и на что угодно.
Споры для того и возникают, чтобы из них извлекать выгоду. Говорят: из двух спорящих один подлец, а второй дурак. Но есть еще и третий – умный подлец. Обычно им бывает арбитр в споре: в любом варианте он выигрывает. Услышав вызов Лосятника, Ворона с Колонтайцем немедленно вызвались в судьи и взяли Остяка с Ментом на «слабо». Отступать спорщикам было некуда, и пришлось ударить по рукам, с обязательством выставить по литру с каждого проигравшего для всей компании. Остяк и Мент на условия спора согласились с легкой душой и вовсе не потому, что стрелками были отличными (это – само собой), а потому, что винтовки ни у кого из халеев не имелось, а значит, розыгрыш спора не состоится. Но не знали они Лосятника, когда его заносит на поворотах: отбросив в сторону топор, он сбегал в барак и вернулся с горстью малокалиберных патронов.
– «Тозовку» попросим у нашего начальника – на три выстрела не откажет, – предложил он.
Время наступало обеденное, и можно было попробовать. Начальник экспедиции и жил и работал поблизости, в штабном бараке, носившем громкое название – контора Неганской экспедиции. Поначалу халеям показалось, что пришли они к начальнику некстати и мелкокалиберки им не видать: в кабинете шел жаркий спор между его хозяином и приезжим ученым-этнографом. Этнограф, простая душа, не ведающая, что такое производственный план и задание по проходке скважин, страстно умолял геолога на время отложить высадку передового десанта для расчистки просеки и площадки под новую буровую на Половинке, потому как там расположен чрезвычайно ценный для отечественной науки объект, включающий древнее поселение-городище, культовые сооружения и старинное хантыйское кладбище, которые в совокупности представляют собой нетронутый археологический и этнографический памятник. Ученый забавно нервничал и страстно умолял начальника экспедиции не предпринимать опрометчивого и губительного для мировой науки шага, заклиная от имени будущих потомков, самой Академии наук СССР и даже хантыйских богов и духов. Однако переубеждать начальника дело бесполезное: по данным сейсмической разведки и геологической науки именно под озером оказался мощный нефтяной купол, забуриться в который можно было только с берега. И единственным не топким и зыбучим местом, пригодным для установки буровой, как на грех, оказалось тысячелетней давности городище и заброшенное бес знает с каких времен остяцкое кладбище. Конечно, по логике вещей, лучше бы это место не трогать, дождаться зимы и, когда грунт промерзнет, отсыпать площадку под буровую на другом месте. Только ведь не дадут, вот в чем дело. Существуют план по бурению и смета затрат и проект установки буровой, отступить от которых не дадут никакому начальнику экспедиции. Из Тюмени, в которой ждут рапортов о новых нефтяных горизонтах, проблемы археологии никак не просматриваются. Нефть ищут – брызги летят.