«Валентина! Если вы не забыли веселого масленщика с «Усиевича», то знайте – это я. Пока не могу похвастаться своими боевыми заслугами, поскольку на фронте еще не был, а прохожу подготовку в учебном отряде по воинской специальности, близкой к моей мирной профессии, в том самом уральском городе, в котором был изготовлен ваш незабываемый патефон. Город большой и красивый, река, конечно, не Иртыш, но тоже ничего. Правда, увольнений нам не дают, потому что в свободное от боевой подготовки время мы вместе с рабочими клепаем на заводе большие утюги, которыми весной пойдем гладить фрицев против шерсти. Если удастся, в первом же увольнении сфотографируюсь и отыщу вашу любимую пластинку. Напишите мне, как ваши школьные дела.
С флотским приветом – Саша».
В самом деле, как наши школьные дела? Еще не высохла смола на бревнах свежего сруба школы, принявшей в свои стены первую и единственную учительницу. Тонкая дощатая перегородка да пузатая печь отделяют жилую комнату учительницы от класса, в котором одновременно обучается разновозрастная, с первого по четвертый класс, ребятня. С бумагой пока неплохо, и на стенах класса развешаны лучшие рисунки учащихся. Это рисунки о войне. Идут корабли, мчится в атаку конница, колет штыком пехота. И везде наши побеждают фашистов.
Вечером в школе собираются взрослые, чтобы посидеть у огонька, послушать новости, посудачить. Учительница – самый грамотный человек в деревне, и ее мнение значит много.
Бывало, разомлев от света и тепла, размякнув после дневной нелегкой работы и разбередив душу горькими разговорами, какая-нибудь еще не старая по местным меркам Марья Ивановна всплакнет, возвращаясь затерянной в сугробах тропинкой к своей темноглазой избушке, о своем прокуренном и суровом Иване, о бесшабашных Семке и Петьке, безвестно канувших в этой страшной карусели, которая зовется войной. А хорошо бы, когда сыновья вернутся, присвататься к нашей молодой учителке! Да только когда они вернутся и вернутся ли? Лучше отложить эти мысли до конца войны.
Давайте мы тоже их отложим и опустим из нашего повествования всю эту тяжелую четырехлетнюю цепь разбитых надежд, горьких слез и непосильного труда. В нашей власти перенестись сразу в сорок пятый.
И вот – апрель.
Апрель. Ожесточенные бои идут на окраинах Вены. Гитлеровцы упорно сопротивляются, не останавливаясь ни перед чем. Город превращен в крепость. Доты в подвалах, пулеметы на верхних этажах. Пожары и разрушения. Взорваны все мосты через Дунай, кроме одного, в самом центре Вены, – Имперского, который пока необходим самим немцам для обеспечения левобережной группировки войск. Разведка донесла, что мост подготовлен немцами к взрыву и будет немедленно взорван при угрозе захвата нашими частями. А между тем он нужен и нашим войскам, рвущимся на правобережье, к центру Вены. Штурм вражеских позиций на подходах к мосту в лоб натолкнулся на непреодолимую завесу огня. Неоднократные попытки наших частей хотя бы приблизиться к зоне Имперского моста закончились неудачно и с большими потерями.
А весне до этого дела не было. Доцветала белая акация, обволакивая ароматом стоящие на Дунае бронекатера, проникая под стальную палубу сквозь раструбы вентиляции и пытаясь заглушить ядовитый угар авиационного бензина. Уцелевшие от огня каштаны, словно в память о погибших в боях, тянули к небу свои белые свечи.
Попусту умирать не стоило.
У командования имелось несколько вариантов операции по захвату Имперского моста. Флотские предложили наилучший.
Когда знойное полуденное солнце, отражаясь от Мелкой ряби на воде множеством зайчиков, пригрело разомлевших после обеда гитлеровцев из охраны моста, часовые, успокоенные ослаблением активности русских, в полудреме не обратили внимания на идущие по реке, какие-то нереальные своей беззвучностью, катера. Первая пятерка, выстроившись уступом, оказалась в самом центре немецких войск, оцепеневших от неожиданности. В отдалении показались еще и еще суда.
С грохотом разорвалась тишина. «Полундра!» – взвыли судовые сирены, переключенные на надводный выхлоп, заревели авиационные моторы катеров, закашляли их танковые пушки, затрещали пулеметы, выбирая на берегу заранее засеченные разведкой цели. В тумане поставленной дымовой завесы скрылась восьмерка минометных катеров с «катюшами». Содрогнулись гранитные берега от их хвостатых молний.
Грохнули вдалеке армейские гаубицы, посылая свои снаряды в поддержку краснофлотцам, не давая подняться врагу, щедро осыпая живых и уже мертвых свинцовым и каменным градом. А на предмостовые укрепления, заходя со стороны солнца, волна за волной пошли штурмовики, чтобы бомбовым ударом добить тех, кто еще уцелел и судорожно тянулся к замкам орудий и прицелам пулеметов. Скрылись оба берега в облаках огня и дыма. И вот туда, в этот кромешный ад, бросились с корабельных палуб гвардейцы-десантники.